Жаргон северодвинских рок-музыкантов

Русский национальный язык представляет собой исторически сложившуюся языковую общность и объединяет всю совокупность языковых средств русского народа, в том числе все русские говоры и наречия, а также социальные жаргоны. Высшей формой национального русского языка является русский литературный язык. До недавнего времени филологическая наука, изучая динамику русской речи, преимущественное внимание уделяла положительному - словесному творчеству в высоком его понимании: книжному литературному языку, художественным текстам, поэтической речи, достойным проявлениям национального фольклора - и существенно меньше занималась стихией массовой городской речи, органической частью которой являются профессиональные подъязыки, социальные жаргоны, арго. Между тем городская речь как живой организм, существующий относительно самостоятельно, является частью общего русского языкового и культурного пространства, с которой посредством многих факторов связан и собственно литературный язык.

В силу географической отдаленности от других российских городов, а также ряда объективных социальных причин (род занятий жителей, влияние местных диалектов, условия жизни, природно-климатические условия, отдаленность от крупных центров), городская речь Северодвинска имеет свои индивидуальные черты. В рамках этой речи свое место занимают жаргоны, в числе которых и жаргон музыкантов - сравнительно небольшой социальной группы, для которых, по нашим наблюдениям, не характерны тесные контакты с себе подобными из других городов.

Изучение социальных диалектов связано с определенными трудностями. Подсистемы очень подвижны, они имеют некодифицированный характер и подчиняются законам, прежде всего социолингвистической нормы, которая значительно менее устойчива, чем языковая. Основная форма реализации социальных диалектов - устная. В письменных текстах элементы нелитературного языка встречаются эпизодически, выполняя разного рода стилистические функции. Сбор же образцов устной речи - задача всегда более трудоемкая и кропотливая, чем анализ письменных текстов, поскольку на этом материале очень наглядно прослеживаются корреляции между языковыми и социальными явлениями. Тем не менее, сам по себе предмет исследования еще не предопределяет непременно социолингвистический характер его описания. В принципе, каждый социальный диалект может быть изучен с чисто структурных позиций - описан его словарь, выявлены источники его пополнения (безусловно, что этим фактам может быть дана и социолингвистическая интерпретация, но они могут быть освещены и исключительно лексикологически), выявлены наиболее частотные морфологические модели, особенности фонетики и синтаксиса (если таковые существуют). Таким образом, обращение к такому динамически развивающемуся и меняющемуся идиому русской речи, как жаргон музыкантов, причем в территориально отмеченной форме (г. Северодвинск), надо полагать, является актуальным и научно перспективным. Тот факт, что жаргонная лексика Северодвинска никем не изучалась, определяет научную новизну исследования.

Материалом исследования послужили лексические единицы, репрезентирующие жаргон северодвинских рок-музыкантов, собранные автором.

Цель дипломного исследования - описать лингвистические особенности жаргона северодвинских рок-музыкантов.

В связи с обозначенной целью были поставлены следующие задачи:

– изучить научную литературу по теме исследования;

– охарактеризовать место жаргонной лексики в системе современного русского национального языка;

– определить и охарактеризовать источники жаргонной лексики;

– раскрыть понятие «жаргон музыкантов» и его место в русском языковом пространстве (в системе форм существования современного русского языка);

– собрать и систематизировать примеры жаргонной речи северодвинских рок-музыкантов;

– выявить признаки системной организации жаргонизмов;

– описать основные способы (приемы) образования жаргонных единиц, выявить среди них доминирующие в образовании жаргонизмов, входящих в состав жаргона северодвинских музыкантов;

– представить описание лексико-семантических групп жаргонной (собственно жаргонной и профессионально-жаргонной) лексики северодвинских рок-музыкантов.

На разных этапах работы нами использовались различные методы и приемы анализа. В качестве основного был избран метод лингвистического описания со всеми его приемами; а также частные методы: метод включенного наблюдения, сопоставительный метод. Метод включенного наблюдения позволяет делать определенные выводы о речевом поведении изучаемой референтной группы Проблема речевого поведения различных социальных групп и отдельных индивидов входит, по мнению ученых, в предметную область социолингвистики [Никольский 1976; Швейцер 1976]., откорректировать результаты конкретного языкового материала, полученные путем интервьюирования и анкетирования. В ряде случаев записи жаргонной речи осуществлялись без ведома информантов. Использовался также и прием самонаблюдения. В записях речи информантов, а также собственной речи зафиксировано использование лексических единиц в естественных условиях. При квалификации семантики жаргонных единиц продуктивными оказались приемы компонентного анализа; при характеристике словообразовательных особенностей изучаемой лексики, формальных связей внутри цепочек применялся перспективный словообразовательный анализ, в тех случаях, когда внимание обращалось на некоторые сочетаемостные свойства ЛСВ, использовались приемы дистрибутивного анализа.

Глава 1. Теоретические основы описания жаргона северодвинских музыкантов

§ 1. Понятие о русском языковом пространстве и пространстве русской культуры

Современная языковая ситуация в России характеризуется большой динамикой, особенно в сфере некодифицированной речи. Осмысление и анализ сложившейся ситуации - одна из насущных проблем, стоящих перед современной лингвистикой.

Изучению социальных диалектов с различных позиций посвящены труды многих ученых [Швейцер, Никольский 1976; Крысин 1989; Лисовский 1996; Грачев 1997; Химик 2000 и др.]. В настоящее время вышел целый ряд словарей различных жаргонов и арго [Быков 1994; Елистратов 2000; Большой словарь русского жаргона 2000; Квеселевич 2003; Словарь современного русского города 2003 и др.].

По утверждению многих лингвистов, русская речь - это использование русского языка в основных его функциях: общения, сообщения, воздействия и т.д. Однако из этого утверждения можно сделать вывод, что говорение, или русский язык в действии, - это разноплановый, разноаспектный процесс, зависящий, по утверждению В.В. Химика, от того, кто говорит, что сообщает, с кем общается, с какой целью и в каких условиях [Химик 2000: 3]. Русская речь - многообразна. И это «многообразие речевой стихии в целом и является русским языковым пространством» Лотман 1993: 15].

Языковое пространство составляет условие порождения и развития культурного пространства и средство его формирования и существования. Иными словами, «язык - зеркало культуры, главный источник истории народа и его духа» [Химик 2000: 8].

Свой взгляд на понятия русское языковое и культурное пространство в статье «Лингвистическое пространство как компонент парадигмы социокультурного пространства» отстаивает Н.К. Фролов: «понятие «пространство», ставшее в последние десятилетия модным, суперупотребительным в сфере науки, культуры, образования, выступает синонимом понятия «поле», «среда обитания», «сфера деятельности». Для примера можно привести слова и выражения типа духовное, национальное, языковое, политическое, юридическое, географическое пространство и даже моральное пространство <…>. Верования, нравы, убеждения, определенные знания, способы добывания средств существования, социально-политическая организация и др. закрепляется в устных фольклорных традициях, фиксируется языковыми средствами. Совокупность всех этих чувственно-познавательных, побудительно-коммуникативных факторов как раз и составляет форму пространственного бытия - духовную культуру <…>. Культурно-лингвистическая среда включает в себя ряд языковой и неязыковой компоненты: а) ортнический язык как готовую систему знаков и значений, известных писателям, творцам языка (вербально-сигнификативный компонент; б) материальные объекты (денотативный компонент); в) когнитивный этнокомпонент, т.е. комплекс знаний, убеждений, представлений и познавательных стереотипов; г) психологический компонент, представляющий собой фактор этнического сознания его лингвистических ориентаций. Языковое пространство объективируется в речевой деятельности» [www.philos.ru].

Cтихия русской речи многообразна. Вслед за Ю.М. Лотманом и В.В. Химиком ее можно рассматривать как русское языковое пространство [Лотман 1993: 15; Химик 2000: 3], при этом само понятие «пространство» понимается широко, во временном и социальном аспектах, что предполагает учет различных векторов изменения и использования языка - исторического, географического, функционального, социального. Каждый из этих векторов по-своему представляет живую русскую речь. «Историческое пространство русского языка свидетельствует о том, когда и как этот язык менялся. Географическое пространство - где и как говорят на русском языке. Социальное пространство - лингвистический взгляд на русский народ: кто и как пользуется русским языком как родным, каковы разновидности этого языка у разных социальных групп этого народа. И, наконец, функциональное пространство русского языка - это его реальная жизнь в зависимости от цели использования, или с какой целью и как русский человек употребляет разные языковые формы и виды русской речи». Второе определение в составе сложного понятия «русское языковое пространство» - языковое - указывает на объединение «многообразных проявлений речи вокруг языка как нормы, как инварианта, что призвано обеспечивать единство языка при всех его территориальных, социальных, возрастных и прочих речевых вариациях и модификациях, пространство, в котором речевая коммуникация достаточно понятна и более или менее доступна каждому носителю русского языкового языка независимо от того, где он живет, чем занимается, каковы его возраст, образование, социальное положение».

Что касается дескриптора «русское» в данном понятии, то он означает «вполне определенную национальную принадлежность языкового инварианта и всех его речевых реализаций в пределах этого пространства, русского по языковому признаку, в отличие от пространства нерусского. Русское - это пространство, в котором живая речь в целом строится и, главное, развивается на основе общепринятой системы русского языка, его грамматики, лексики, правил произношения и письма, норм стилистики и т.д. Русское - это пространство, где, несомненно, преобладает русская национальная ментальность, русская культура, русские традиции, выражающиеся в русской речи. Наконец, русское языковое пространство - это определенная территория, которая, впрочем, не всегда совпадает с территорией Российского государства» [Химик 2000: 7].

Русское языковое пространство является частью русского культурного Культура в данном случае понимается широко, как «способ организации и развития человеческой жизнедеятельности, представленный в продуктах материального и духовного труда, в системе социальных норм и учреждений, в духовных ценностях, в совокупности отношений людей к природе, между собой и к самим себе» [Философский энциклопедический словарь 1983: 293]. пространства, условие его порождения и развития, средство его формирования и существования [Химик 2000: 8]. Сравнение русского культурного пространства и русского языкового пространства, позволяет увидеть некий изоморфизм их структур в функциональном и внутрииерархическом планах. Так, отечественные лингвисты и культурологи утверждают о существовании корреляции между следующими социолингвистическими и культурными стратами:

литературный язык - элитарная культура

просторечие - «третья культура»

наречия, говоры - народная культура

арго - традиционно-профессиональная культура

Для обоих рядов может быть применен один и тот же набор различительных признаков: 1) нормированность - ненормированность, 2) наддиалектность (надтерриториальность) - диалектность (территориальная расчлененность), 3) открытость - закрытость (сферы, системы), 4) стабильность нестабильность. Каждый отдельный языковой или культурный страт характеризуется определенным сочетанием этих признаков» [Толстой 1995: 16 -17: Химик 2000: 8].

В концепции В. В. Химика соотношения между языковым и культурным пространствами представлено в виде двух наложенных друг на друга пирамид [Химик 2000: 9].

По утверждению ученого, крайние позиции двух стратификационных систем - традиционной и элитарной - представлены в русской научной традиции достаточно широко. Иначе обстоит дело со средней частью (просторечием и связанным с нею субкультурами) - в данном случае интерес к этим явлениям выражен слабо. «Особенно это касается культуры, и именно так называемой «третьей» культуры, которая в отличие от народной и элитарной культуры не имеет устоявшейся дефиниции, ср.: «городская», «массовая», «популярная», «низкая». Впрочем, каждое их этих определений справедливо и каждое открывает одну из многочисленных сторон «третьей» культуры. Определение «городская» указывает на сферу ее существования и отчасти на происхождение <…>. «Массовая» - подчеркивает ее количественное преобладание относительно элитарной. Атрибут «популярная» - означает известную доступность и широкую распространенность упрощенной «третьей» культуры. Думается, что содержание дескриптора «популярный» соразмерно понятию «кич», получившему распространение в культурологии. Этимология слова «кич» восходит к английскому «for the kitchen» (для кухни) или немецкому музыкальному жаргону начала ХХ века «Kitch», что значит «халтура». «Законы «кичевого» искусства одни, будь то литература, музыка или кино: повторяемость, погоня за внешними эффектами и примитив с точки зрения содержания» [www.engineer.bmstu.ru] Известно, что еще во времена Древнего Рима существовало 2 типа культуры - благородная (во многом условная) - для патрициев, и народная, «низкая» - реалистическая и сатирическая. В результате бурных социальных процессов последних ста лет (миграция, урбанизация и, как следствие, увеличение численности городского населения) к этим двум традиционно выделяемым типам культуры добавилась еще и городская, так называемая «третья» культура. Несомненно, как и всякое явление, «низкая» культура имеет как достоинства, так и недостатки. Развлекая, доставляя чувственное удовольствие, она дает человеку возможность забыть о своих проблемах, отдохнуть. Однако произведения массовой культуры, или кича, сиюминутны и лишь имитируют приемы подлинного искусства, они рассчитаны на внешний эффект.. И, наконец, определение «низкая» выражает оппозицию этой культуры на шкале оценок относительно «высокой» элитарной культуры» [Химик 2000: 10].

Таким образом, можно говорить о существовании в современном русском языковом пространстве элементов, сообразных «массовой» культуре. Объяснить это явление можно следующим образом. Современное русское языковое пространство динамично и трудно предсказуемо, как динамична и почти непредсказуема ситуация в жизни современного российского общества, и данная корреляция свидетельствует в пользу связи языка и общества. Тем не менее, если и нельзя однозначно делать вывод о том, что состояние и развитие языка абсолютно детерминировано состоянием и развитием общества, объясняется только социальными причинами, все же существующие взаимонаправленные связи, соответствия между современным русским языковым и социально-культурным пространством лишний раз демонстрируют нам эту зависимость.

Во времена социальной и исторической стабильности процессы языкового развития происходят размеренно, поступательно, и языковые изменения касаются лишь отдельных, незначительных участков системы. В периоды же исторических и социальных потрясений и революций (а события в России последних 10 - 15 лет можно охарактеризовать именно так) процессы языкового развития ускоряются. Ускорение языковой эволюции приводит к тому, что на единицу времени приходится большее количество языковых изменений, они нагромождаются, не успевая адаптироваться, отчего создается впечатление хаоса и нестабильности. Кажется, что новшества затопляют язык, размывая его границы и угрожая его целостности [Владимирова 2001: 129]. Современное русское языковое пространство демонстрирует низкий уровень стабильности языковой системы. Основные тенденции этой нестабильности, по мнению Л.В. Владимировой, можно свести к следующему.

1. Одним из главных проявлений языковых преобразований нашего времени стало массовое вхождение в русское речевое пространство заимствований, что обусловлено возникновением большого количества новых реалий и понятий социального, политического и экономического характера, а также открытостью современного российского общества для международных контактов, вхождением России в систему мировых экономических отношений и, как следствие, необходимостью соответствия отечественной практики делового общения мировым стандартам, в том числе и на уровне терминологии (приватизация, консенсус, презентация, инаугурация, рейтинг, маркетинг, менеджмент и мн. др.).

2. Следующее проявление языковых инноваций нашего времени - лавинообразный характер современного словообразования: новые производные слова входят в употребление не постепенно и ступенчато, как это бывает в периоды «спокойного» языкового развития, а стремительно, одномоментно, когда в соответствии с потребностями членов современного языкового пространства сразу формируется целое словообразовательное гнездо: беспредел, беспредельный, беспредельщик; тусовка, тусоваться, тусовочный, тусня; балдеть, обалдеть, забалдеть, прибалдеть, обалденный, обалденно, балдеж, балдежный; биржа, биржевой, биржевые, биржевик и т.п.

3. Еще одна тенденция, подтверждающая нестабильность русского языкового пространства, - интенсивная демократизация языка, которая в сочетании с отменой цензуры достигла таких размеров на рубеже веков, что правильнее назвать этот процесс либерализацией, а еще точнее вульгаризацией языка: потоки сниженной, просторечной, жаргонной, а подчас и непечатной лексики вышли за пределы устной бытовой речи и буквально затопили все жанры современного русского языкового пространства: телевидение, радио, публицистику, художественную литературу и т.д. (беспредел, замочить, тусовка, лажа, кайф, фанера, бабки, зеленые и т.п.).

Лексика подобного типа в прежние времена считалась за гранью литературного употребления и крайне осторожно допускалась в словари нормативной лексики, между тем в наше время ее удельный вес в разных жанрах чрезвычайно вырос, нередко она абсолютно нейтрализуется, а ее социальная база выходит за пределы молодежного сленга и охватывает почти все слои населения. Для членов современного русского языкового пространства изменилась мера допустимости в языке, если не сказать, что она отсутствует вовсе. Можно утверждать, что в современном русском речевом пространстве, с одной стороны, практически существует два языка: язык, который служит (или должен служить) идеалом и образцом для его носителей, и язык вольный, на котором говорит большая часть социума. С другой стороны, в современном языковом пространстве наблюдается процесс, обратный тому, что в лингвистике принято называть диглоссией, а именно: языковая интеграция подсистем [Владимирова 2001: 129]. Предельная вольность, раскованность современного русского языкового пространства, не ограниченного жесткими нормами, составляют, как утверждает В.В. Химик, «своеобразный феномен культуры, изучение которого позволяет <…> дополнить естественную и живую картину функционирования русского языка» [Химик 2000: 10].

Итак, языковое пространство иерархически входит в круг социального пространства и неразрывно связано с пространством культуры. Человек живет и действует в естественном (окружающем) пространстве и социальной среде. Внутренний мир человека формируется в природно-социальном пространстве, повторяя его объемность и многомерность. Социальное, культурное и лингвистическое пространство находится в одном парадигматическом ряду духовных ценностей.

§ 2. О типах членения языка и формах его существования

Различные виды дифференциации общества обусловливают возникновение и функционирование различных языковых вариантов, которые пересекаются друг с другом, апплицируются, взаимодействуют.

В социолингвистике различают территориальное (диатопическое) членение языка, в соответствии с которым выделяются диалекты, наречия и некоторые недиалектные формы, связанные, тем не менее, с территориальным размещением языковых коллективов; социальное (диастратическое) измерение, предполагающее выделение таких языковых образований, как специальные языки (профессиональные, групповые языки и соответствующие языковые практики, или стили), а также идиомов, отмеченных по половому и возрастному признаку; коммуникативно-ситуативное (диаситуативное измерение), учитывающее особенности ситуации общения (коммуникативные партнеры, средство коммуникации, место коммуникации, тема) и предполагающее дифференциацию стилистических сфер (нейтральная, высокая, низкая, разговорная (обиходно-языковая), низкая (вульгарная) и т.п. [Головин 1969: 344; Миралаева 1994; Крысин 1989; и др.].

Следует отметить, что подобные типы дифференциации (измерения) языка во многом условны и представляют предмет научной дискуссии. Одни и те же языковые образования, рассматриваемые с точки зрения выделения обозначенных выше направлений, могут оцениваться по-разному. Например, диалекты, являющиеся результатом дифференциации языка по территориальному признаку, одновременно могут оцениваться и в сфере социальных вариантов языка, поскольку во многих языковых коллективах прослеживаются достаточно однозначные корреляции между использованием диалекта и социальным статусом говорящего [Крысин 1989; Миралаева 1994: 14].

Традиционно в русском национальном языке выделяют несколько его подсистем (форм существования): диалекты (территориальные), просторечие (речь неграмотных или недостаточно грамотных слоев городского населения), жаргоны (речь отдельных профессиональных и социальных групп с целью языкового обособления) и литературный язык. Подсистемы национального языка не разделены незыблемыми границами; напротив, они находятся в постоянном взаимодействии друг с другом: литературный язык влияет на диалекты и расшатывает их систему, диалектные лексические элементы проникают в литературный язык и в просторечие, узкопрофессиональные слова и обороты становятся широкоупотребительными, а некоторые из них попадают в литературную речь, и т. д. Местные говоры и городское просторечие издавна играют роль питательной среды для литературного языка: именно из этих источников литературный язык XVII - XIX вв. черпал новые выразительные средства [Крысин 1988: 81].

Особой формой русского национальной языка считается просторечие. Согласно взглядам Л.А. Капанадзе, просторечию свойственны такие отличительные особенности, как 1) ненормированность; 2) стилистическая недифференцированность; 3) факультативность употребления; 4) бесписьменность; 5) функциональная монотонность, распространенность полных синонимов, дублетов [Капанадзе 1984: 8 - 9].

Просторечие, которое реализуется в устной форме речи, отличается от территориальных диалектов тем, что оно не локализовано в тех или иных географических рамках, а от литературного языка (включая разговорную речь, являющуюся его разновидностью) - своей некодифицированностью, анормативностью, смешанным характером используемых языковых средств. Можно согласиться с определением просторечия, предложенным В.А. Хомяковым: «Это сложная система, занимающая определенное место в социально-стилистической иерархии компонентов словарного состава национального языка. Нестандартная лексика образует лексическое просторечие, которое понимается как сложная лексико-семантическая категория, известным образом упорядоченное и обладающее структурой иерархическое целое, представляющее совокупность социально-детерминированных систем (жаргон, арго и т.п.) и стилистически сниженных лексических пластов <…>, которые характеризуются существенными различиями и расхождениями в основных функциях и в социолингвистическом, прагматическом и стилистическом аспектах» [Хомяков 1992: 95].

Социолингвистами признается, что из всех видов дифференциации языка наиболее сложной является социальная дифференциация, так как «степень её осложненности тесно связана с уровнем дифференцированности социальных отношений в языковом коллективе в синхронии и диахронии, поскольку язык отражает не только состояние общественных отношений в данный период, но и их историю» [Миралаева 1994: 19]. Языковые образования («варианты языка»), полученные в результате социального (диастратического) измерения во многих исследованиях называются социальными диалектами, или иначе - социолектами [Лукашанец 1993: 6].

В лингвистической литературе принята следующая классификация социальных диалектов: 1) профессиональные языки (подъязыки); 2) условные языки (подъязыки); 3) жаргоны деклассированных; 4) групповые или корпоративные жаргоны [Бондалетов 1987: 4].

Основными признаками социолектов признаются следующие:

1. Его носители принадлежат к определенной социальной группе, в то время как носители литературного языка, просторечия, диалекта и т.п. могут быть представителями разных социальных групп.

2. Он служит лишь вторичным средством общения (недостаточным для полной передачи информации), первичной коммуникативной системой при этом может быть либо литературный язык, либо просторечие, либо территориальный диалект.

3. Одной из причин вторичности социальных диалектов по отношению к другим формам существования языка является тот факт, что любой социальный диалект - это лишь лексико-семантическая система, использующая фонетику и грамматику первичной коммуникативной системы [Лукашанец 1993: 6].

О лингвистической «вторичности» социальных диалектов пишет и Л.П. Крысин: «все носители социальных диалектов являются и носителями ещё какого-либо функционально более мощного коммуникативного средства - литературного языка, просторечия и т.п., т.е. здесь мы имеем дело с ярко выраженным явлением диглоссии» [Крысин 1989: 67].

Дадим краткую характеристику социолектам.

Под профессиональными языками понимаются языковые подсистемы, обслуживающие специальные сферы общения, людей, объединенных общей профессиональной деятельностью. Профессиональные языки можно разделить на собственно специальные подъязыки и профессиональные жаргоны.

Ядро собственно специальных подъязыков, которые употребляются в официальных сферах профессионального общения - в письменных научных текстах, в выступлениях на конференциях и симпозиумах и т.д., составляют термины - слова и словосочетания, обозначающие понятия специальной области знания и деятельности, обладающие рядом специфических свойств, отличающих их от лексики общего языка.

В отличие от собственно специальных подъязыков, профессиональные жаргоны употребляются в неофициальном, неформальном общении специалистов, они обладают большим количеством слов - профессиональных жаргонизмов, которые представляют собой экспрессивные эквиваленты терминов [Миралаева 1994: 20].

К профессиональным языкам относят, например, язык программистов, язык шоферов, язык музыкантов и т.д. В данных социально-языковых образованиях соотношения между специальными и профессионально-жаргонными единицами будет различным и во многом обусловленным социальной дифференциацией внутри соответствующих референтных групп. Так в речи музыкантов, программистов удельный вес жаргонизмов будет выше, нежели в речи специалистов-теоретиков. Отдельные референтные группы пользуются профессиональным жаргоном, базирующемся на просторечии или/и диалекте (шоферы, «челноки», лесники и пр.).

Условные языки (арго) также являются своего рода профессиональными языками. Но в отличие от профессиональных языков, их основной функцией является функция криптологическая. Например, странствующие торговцы офени из-за боязни конкуренции старались скрыть выгодное дело, сделать недоступным для окружающих свои переговоры с компаньонами и т.д. По мнению специалистов, арго - это орудие профессиональной деятельности относительно закрытой социальной группы, это способ защиты и борьбы с окружающим миром. В секретности и заключается главное предназначение арго [Бондалетов 1987: 5].

Особое место среди социальных диалектов занимает воровской жаргон, который часто рассматривают в составе жаргона деклассированных. Он возникает из-за потребности в местах заключения и на свободе в таком языке, который был бы непонятен окружающим. Как и другие жаргоны, он выполняет коммуникативную и индикативную функции. Этот жаргон служит средством передачи информации с тем, чтобы никто из посторонних не понял смысл высказывания и одновременно является паролем принадлежности к преступному миру [Леонтьев 1977: 52]. На этом основании его относят к условным языкам.

Под групповыми (корпоративными) жаргонами обычно понимаются языковые образования, основанные на социальном обособлении людей, занимающихся той или иной деятельностью, имеющих продолжительный контакт, зачастую ощущающих себя в какой-то мере отделенными от остальных членов общества. Это жаргоны студентов, военнослужащих, спортсменов [Стойков 1957: 79; Крысин 1989: 73]. Они возникают не в силу деловой потребности, как это происходит с профессиональными языками, и не в силу необходимости сделать свою речь недоступной, что характерно для условных языков и жаргонов деклассированных, а в силу стремления к экспрессии, игре словами [Серебренников 1970: 482]. Отличие групповых жаргонов от профессиональных языков состоит еще и в том, что лексические элементы этой подсистемы, в отличие от терминов, характерных для профессиональных языков, именуют процессы и явления, уже имеющие регулярные и устойчивые обозначения в литературном языке [Крысин 1989: 77]. Например, жаргонным эквивалентом вполне традиционного баскетбольного термина блок-шот является слово горшок [Попов 2002: 95]. Л.Л. Федорова приводит пример из языка активных пользователей компьютеров, в котором термин e-mail дублируется жаргонным словом емеля [Федорова 2000: 3].

Высшей формой существования национального языка считается литературный язык - «исторически сложившаяся система общеупотребительных языковых элементов, речевых средств, прошедших длительную культурную обработку в текстах (письменных и устных) авторитетных мастеров слова, в устном общении образцовых носителей национального языка. Функциональное назначение и внутренняя организация литературного языка обусловлены задачами обеспечения речевой коммуникации в основных сферах деятельности всего исторически сложившегося коллектива людей, говорящих на данном литературном языке» [ЭРЯ 2001: 245]. Литературный язык принимается носителями языка как образцовая, престижная подсистема национального языка. Нормы литературного языка зафиксированы в грамматиках и словарях, воспитываются школой, отражаются в речи грамотных носителей языка, используются в средствах массовой информации.

В современных условиях литературный язык, не без влияния средств массовой информации, заметно меняет свой статус: норма становится менее жесткой, допускающей вариантность; более того, она оказывается сориентированной не на незыблемость и всеобщность, а скорее на коммуникативную целесообразность. Поэтому норма сегодня - это часто не столько запрет на что-то, сколько возможность выбора. Граница нормативности и ненормативности иногда бывает стертой, и некоторые разговорные и просторечные языковые факты становятся вариантами нормы. Становясь всеобщим достоянием, литературный язык легко впитывает в себя прежде запретные средства языкового выражения. Достаточно привести пример активного использования слова «беспредел», ранее принадлежавшего уголовному жаргону.

Исследователи отмечают, что в реальном словоупотреблении между просторечием и литературным языком (и жаргоном, и литературным языком) создаются некие переходные зоны за счет стремления носителей литературного языка привлекать в свою речь и внелитературные средства выражения, которые таким образом втягиваются в литературный оборот. Этим, в частности, объясняется путаница квалификационных помет в словарях [Колесов 1991; Лаптева 2003].

Таким образом, различные нестандартные (ненормированные, нелитературные) элементы (деревенские говоры, региолекты, многочисленные профессиональные подъязыки, социальные арго и жаргоны) находятся в определенных системных отношениях между собой и по отношению к языковому стандарту (норме). Для детального анализа данных ненормированных элементов необходимо рассмотреть ту социально-речевую среду, которая их формирует. По мысли В.В Химика, «это так называемые профессиональные и прочие подъязыки, или, точнее, лексические подсистемы: арго, жаргон, сленг. Одни из просторечных словоупотреблений начинают тяготеть к литературной норме, другие остаются ярко выраженными экспрессивами Экспрессивы - слова, содержащие в своей семантической структуре коннотативные семы [Лукьянова 1980: 2]. нестандартной низкой речи» [Химик 2000: 11].

Итак, в языкознании представлены различные типы измерения языка (диатопический, диастратический, диаситуативный), однако вопрос о языковых образованиях, выделяемых в соответствии с данными типами дифференциации языка, является во многом спорным. В научной и учебной лингвистической литературе широкое признание получила классификация социальных диалектов, предполагающая существование таких форм, как: профессиональные и условные языки; жаргоны деклассированных; групповые или корпоративные жаргоны. В реальном словоупотреблении между различными социолектами создаются некие переходные зоны, свидетельствующие о взаимодействии идиомов друг с другом и общенародным языком [Серебренников 1970: 495]. Социальные жаргоны возникают из-за необходимости обслуживать сферу общения относительно обособленной социальной группы.

§ 3. Жаргон, арго, сленг: о терминологической избыточности и омонимии в метаязыке социолингвистики

Следует отметить, что в социолингвистике вопрос об употреблении и содержании терминов жаргон, арго, сленг является дискуссионным. Можно говорить о терминологической неустойчивости в разграничении этих понятий. Для сравнения: вполне обычные не только для массового, но и для научного употребления словосочетания: воровское арго и воровской жаргон, молодежный жаргон и молодежный сленг. Терминологическая аморфность не преодолевается и специальной справочной литературой. Так, в «Словаре лингвистических терминов» О.С. Ахмановой сообщается, что арго - это «то же, что жаргон», правда, «в отличие от последнего термин арго лишен пейоративного, уничижительного значения» [Ахманова 1966: 53]. «Лингвистический энциклопедический словарь» также признает, что «в собственно терминологическом смысле термин жаргон часто заменяют <…> терминами арго и сленг» [1990: 151], и далее: сленг - «то же, что жаргон» [там же: 461], при этом отмечается, что «термин арго чаще употребляется в узком смысле, обозначая способ общения деклассированных элементов (воровское арго)» [там же: 43]. Обычно в научной литературе в качестве универсального используется понятие жаргон, причем в самых его дифференциальных вариантах: профессиональные жаргоны, корпоративные жаргоны, жаргоны деклассированных элементов, жаргоны как условные языки [Серебренников 1970: 478-491]. Подобной точки зрения придерживается М.А. Грачев: понятие арго, с одной стороны, как бы дублирует термин жаргон, а с другой стороны, сужается до его частной разновидности: «арго - это воровской жаргон» [Грачев, 1997: 11]. Противоположное мнение высказывает В.С. Елистратов, который выступает за расширенное толкование понятия арго: это «любые герметические системы, от закрытых систем типа семейного арго, до открытых, массовых, типа так называемого московского арго» [Елистратов 1994: 599 - 663]. Для этих обеих позиций оказывается избыточной номинация сленг, которую иногда называют лишь результатом моды и позднего воздействия англоязычной культуры [Елистратов, 1994: 675].

В.В. Химик разграничивает понятия арго и жаргон. Арго - это закрытая лексическая система специальных номинаций, обслуживающих узкие социально-групповые интересы, чаще всего профессиональные. Арготизмы - рациональные номинации-терминоиды (подобные терминам), используемые в практических интересах профессии, ремесла, дела. Именно поэтому арготизмы обычно лишены яркой оценочной окраски, хотя и могут являться экспрессивными номинациями. В отличие от арго, жаргон - более широкое понятие, полуоткрытая лексико-фразеологическая подсистема, применяемая той или иной социальной группой с целью обособления от остальной части языкового сообщества. Жаргонизмы - это, как правило, эмоционально-оценочные экспрессивные образования, среди которых преобладают негативные снижающие номинации, поэтому и сам термин обычно воспринимается как знак отрицательно-оценочной окраски. Этим жаргон отличается от рационального арго: жаргонизм практически всегда экспрессивное слово, арготизм - не обязательно. У жаргонизма почти всегда имеется семантическая параллель в литературном языке, тогда как у арготизма её может и не быть. Жаргонизм легко узнаваем и более или менее понятен всем, для этого и его используют: употребляя жаргонное слово, говорящий манифестирует или имитирует свою принадлежность к определенной социальной группе и выражает свое отношение к окружающему - к объектам или партнерам по речи - с позиции этой социальной группы [Химик 2000: 12 - 13].

Интересной представляется точка зрения С.В. Вахитова на содержание понятие сленг - «это лексическая подсистема языка, противопоставленная официальной литературно нормированной лексической системе, обслуживающая речевые потребности какой-либо устойчивой социальной группы. В более широком плане под сленгом понимают стилистически сниженную, эмоциональную разговорную речь <…>. В данной социальной среде сленг воспринимается как языковой идеал, образец для подражания. При широком понимании сленга учитывается критерий официальности / неофициальности» [Вахитов 2001: 6 - 7]. Между тем В.В. Химик утверждает, что сленг - это «практически открытая подсистема ненормативных единиц разговорно-просторечного языка, его стилистическая разновидность, или особый регистр, предназначенный для выражения усиленной экспрессии и особой оценочной окраски (обычно негативной). Сленг - это надсоциальный «общий» жаргон, т.е. совокупность популярных, но субстандартных слов и речений, привлекаемых из частных жаргонных подсистем лексики (поэтому открытая система), представляющая собой наддиалектное интегральной явление. <…> В отличие от арго и жаргона, сленг не имеет отчетливой социально-групповой ориентации: использовать его могут представители разных профессий, разного социального и образовательного статуса и даже различного возраста» [Химик 2000: 14].

В связи с подобными терминологическими расхождениями О.А. Лаптева применительно к русскому национальному языку говорит о необходимости в использовании трех терминов. Один из них должен быть общим для обозначения некой совокупности языковых средств, выходящей за рамки литературного языка и созданной для обслуживания какой-либо социальной группы. Другой должен обозначать такую совокупность для выполнения профессионально направленных функций (таких как стремление к обособлению данной группы от остальной части общества с помощью средств языкового общения; стремление соблюсти профессиональную тайну; стремление обеспечить средствами языка удобство профессионального общения путем создания узкоспециальной условной терминологии), третий - для средств создания повышенной экспрессии. Таким образом, родовой термин «жаргон» соотносится с видовыми терминами «арго» и «сленг». Термин «жаргон» может одновременно употребляться и как видовой для функции, обеспечивающей стремление утвердить свою принадлежность к некоторой социальной или возрастной группе. «Можно говорить о профессиональном арго старых ремесленников, у которых были свои тайные языки, об арго людей самых разных современных профессий, трудном и даже непонятном для непосвященных, о молодежном сленге, о воровском арго и одновременно жаргоне -- в зависимости от преобладания той или иной функции и аспекта рассмотрения этого образования. Можно все это объединить под общим названием «жаргон». Такое разграничение и одновременно обобщение позволит избежать терминологических разночтений и сохранить смысл этимологического первоисточника, согласно которому французское слово jargon имеет три значения: 1) испорченный, неправильный язык, говор; 2) непонятный иностранный говор, тарабарщина; 3) своеобразный, специальный язык того или иного класса, круга» [Лаптева 2003: 103].

В своей работе мы будем придерживаться понимания содержания понятия жаргон, которое представлено в работах О.А. Лаптевой.

§ 4. О жаргоне как второстепенной коммуникативной системе национального языка и функциях жаргона

Жаргон как второстепенная коммуникативная подсистема национального языка использует в своих целях лексико-семантические, словообразовательные ресурсы литературного языка. Отличительной особенностью жаргона, в противовес диалекту и просторечию, является то, что он не обладает своей фонетической и грамматической системами, фонетика и грамматика у него общерусские (обычно литературные), что лишний раз говорит об его условном, искусственном происхождении. Для жаргона характерно возникновение новых, переносных значений на основе слов общеупотребительной лексики (весло - гитара, кухня - барабанная установка). Об этой особенности жаргона пишет, в частности, Т. Г. Никитина: «образы, рождающиеся в сознании, чаще всего носят коллективный характер» [Никитина 1999: 116].

Жаргонизм, по мнению О.А. Лаптевой, возникает двумя путями: как новое слово и как новое значение уже имеющегося (в литературном языке, просторечии, иногда - в диалекте) слова. При этом складывается своего рода двуязычие: если человек склонен употреблять жаргонизмы и понимает их, он может переходить с литературного языка на жаргон в зависимости от речевой ситуации. Но если у говорящего стойкая привычка к жаргону как к родному естественному языку, как это бывает в уголовной среде, он употребит жаргонизм в любой обстановке [Лаптева 2003: 106]. Исследователи отмечают влияние на жаргон со стороны условных «закрытых» языков (арго), а также просторечия, особенно его так называемого инвективного пласта: «беспредел» - полная свобода, разгул, «ксива» - документы, «мочить» - бить, убивать, «ништяк» [Лукьянова 1986: 8]. Рассматривая вопрос о взаимодействии жаргона с другими частями национального языка, О.А. Лаптева пишет: «Организуясь в лексическую систему, жаргонизмы наиболее отчетливо представлены в центре зоны наибольшего употребления. Эта зона соприкасается с просторечием и разговорной речью. На границе образуются переходные зоны, где признаки жаргонизма выражены не столь отчетливо, и потому его лексикографическая квалификация затруднена. Именно поэтому в толковых словарях нередки случаи, когда одно и то же слово трактуется либо как жаргонизм, либо имеет помету вульг., либо рассматривается как просторечное или разговорное. И действительно, такие слова лишены отчетливых признаков того или другого разряда. Слова же, принадлежащие к старым профессиональным арго ремесленников, к тайным языкам, соприкасаются с диалектизмами и имеют региональные различия» [Лаптева 2003: 107].

Очевидно, что взаимодействие различных жаргонов и литературного языка не в последнюю очередь обусловлено социальными факторами. Так замечено, что в последние 10 - 15 лет в области социальной жизни декларируется, с одной стороны, отказ от жестких канонов и норм советского прошлого, с другой, свобода как в общественно-политической и экономической сфере, так и в человеческих отношениях. Все это сказывается, в частности, и на новых оценках некоторых языковых фактов и процессов: то, что раньше считалось принадлежностью социально непрестижной среды (преступной, мафиозной и просто малокультурной), начинает приобретать «права гражданства» наряду с традиционными средствами литературного языка. В этой связи В. Шляхов отмечает, что в «начале жаргонные новообразования появляются и функционируют в закрытых социальных системах, затем под влиянием ментальных и социальных сдвигов в обществе, названных выше, происходит разрушение сдерживающих факторов и заполнение жаргоном ранее недоступных для него сфер языка. Жаргон превращается таким образом в стилевую разновидность устной и письменной русской речи, порывая со своей прежней социально-возрастной ограниченностью» [www.mapryal.org].

Л.П. Крысин причины жаргонизации русского литературного языка видит в миграционных процессах - перемешивании разных слоев населения, оттоке сельских жителей в города, усложнении социального состава горожан, интенсификации общения между представителями разных (в том числе и по своим языковым навыкам) групп и т. п. [Крысин 2002: 3]. Думается, что причиной жаргонизации литературного языка является и влияние средств массовой информации, видеопродукции, засилье радио- и телеэфира низкопробными, рассчитанными на низкий языковой и культурный вкус (или отсутствие такового) различного рода ток-шоу, «криминальных» и «бытовых» сериалов и пр.

По словам О.А. Лаптевой, своим появлением жаргоны обязаны «реакции отторжения понятийного и - соответственно - языкового официоза <…>. Это совсем другая лексика, резко отличающаяся от общелитературной, диалектной и даже просторечной. Отличия эти двоякого рода: это или вовсе не известная лексика, или немотивированные, неожиданные и потому яркие сдвиги в значении общеизвестных слов, несущие мощный заряд экспрессии и этим притягивающие внимание и для многих становящиеся привлекательными. Отношение к жаргонным словам - их неприятие или использование в целях речевой экспрессии - характеризует индивидуальную речевую манеру, в которой проявляется сам человек с его свойствами и особенностями. Жаргонизмы в речи - это резкие мазки, активно участвующие в создании облика личности при его восприятии другими людьми. Экспрессивность жаргонизма проявляется только в случае его нехарактерности для речи данного человека или вообще данного текста, например в газете. Если же это привычное средство выражения, как это бывает в некоторых молодежных или узко ограниченных уголовных кругах, экспрессивность не может возникнуть из-за шаблонности, затертости слова. Это общая закономерность употребления нового или специально найденного приема выражения мысли: при массовом употреблении первоначальная экспрессия языкового средства ведет к его обезличенности и превращению в стандарт» [Лаптева 2003: 100 - 101].

Лингвисты отмечают сходство жаргонов с терминосистемами: «с жаргонизмами и происходит то же самое, что с терминами: они организуются в систему. Но дальше сходство кончается: термины должны быть однозначными и не иметь синонимов, а жаргонизмы организуются в огромные синонимические ряды, отражающие социально-возрастную, региональную и культурную стратификацию общества » [Лаптева 2003: 104].

Страницы: 1, 2