Исторические взгляды Ивана Никитича Болтина

Болтин много ездил по России и путём непосредственного наблюдения хорошо ознакомился с различными сторонами народного быта. Вместе с тем, «через многие лета в отечественной истории упражняясь», он собрал обширный запас сведений о русской старине по летописям, грамотам и изданным к тому времени сочинениям. Результаты своих исследований Болтин пробовал сначала изложить в форме историко-географического словаря, который, при выполнении плана, разбился на два самостоятельных: собственно историко-географический словарь и толковый славяно-русский словарь. И тот и другой остались, однако, не законченными. Тем не менее работа по составлению словаря послужила для Болтина дальнейшей подготовкой к роли русского историка. Научные интересы Болтина сформировались на основе знакомства с исторической литературой, в том числе с трудами В. Н. Татищева и французских просветителей. Участвовал в публикации исторических памятников -- подготовил издание «пространной редакции „Русской правды“» на основе нескольких списков (1792) и др. В «Примечаниях на историю древней и нынешней России г. Леклерка» (т. 1--2, 1788--94) изобличал французского автора в невежественном и недобросовестном освещении русской истории. Вёл полемику сМ. М. Щербатовым: «Ответ генерал-майора Болтина на письмо Щербатова, сочинителя Российской истории» (1789), «Критическиепримечания на Историю князя Щербатова» (2 тома, 1793--1794).

Сочинения Болтина имели, как видно из заглавий, критические задачи; но автор в самых широких размерах использовал в них накопленный им запас знаний и наблюдений, так что в них с достаточной полнотой отразились положительные исторические его взгляды. У Болтина очень цельное мировоззрение. По теоретическим взглядам он близко стоит к представителям тогдашнего механического направления исторической мысли, примыкавшего в своём источнике к Бодену. И для Болтина закономерность исторических явлений есть центральная идея, которой руководится историческое исследование. Историк должен, по его мнению, излагать «обстоятельства, нужные для исторической связи и объяснения последственных бытий»; подробности допустимы только при условии, если они служат к выяснению последовательности явлений; в противном случае это будут «пустые разговоры». Основным типом «последовательности бытий» Болтин считает причинную связь, как она проявляется в факте воздействия физических условий на человека. «Главное влияние в человеческие нравы, в качества сердца и души, имеет климат»; непосредственно «различные состояния климата производят перемены в теле человека,… а понеже тело и душа очень тесно сопряжены,… те же действия производят и на тело». Рядом с климатом как главным фактором Болтин признает значение других второстепенных, каковы, например, «обхождение с чужими народами, чужестранные ества и пряные коренья, образ жизни, обычаи, переменная одежда, воспитание» и прочее. Эти факторы содействуют влиянию главного или препятствуют ему, а иногда, при постоянстве последнего, и сами могут определить «нравы» людей; например, «они суть причиною, что нынешние наши нравы с нравами наших отцов никакова сходства не имеют». Таким образом, климату и «побочным обстоятельствам» как действующим причинам противостоят в качестве объекта воздействия «нравы». Нравы или национальный характер являются для Болтина фундаментом, на котором строится государственный порядок: наблюдаемые в истории перемены «в законах» происходят «по мере измены в нравах». А отсюда следует и практический вывод: «Удобнее законы сообразить нравам, нежели нравы законам; последнее без насилия сделать не можно». Эти теоретические взгляды Болтин применяет к объяснению русского исторического процесса. Россия «ни в чем не похожа» на другие европейские государства, потому что слишком различны её «физические местоположения» и совсем иначе сложился ход её истории.

Русскую историю Болтин начинает с «пришествия Рюрика», который «подал случай к смешению» руссов и славян. Потому пришествие Рюрика Болтину и представляется «эпохой зачатия русского народа», что эти племена, различавшиеся раньше своими свойствами, образовали через смешение новый народ, который затем «нравы и свойства получил сообразные климату, правлению и воспитанию, под коими жил». Уже при первых князьях русские имели «правление, на коренных законах и непременных правилах утвержденное», с которым мы знакомимся от части по договорам с греками. Выступил с критикой норманской теории, и сделал ценные наблюдения по истории феодальных отношений: выделял в особый период время удельного дробления, в русской феодальной иерархии увидел аналогию с европейским вассалитетом, впервые поставил вопрос о происхождении крепостного правав России. Болтин рассматривал русский исторический процесс как процесс, управляемый законами, общими для всех народов. В основе своей древние законы тождественны с «Русской правдой», в которую были внесены лишь несущественные изменения «по различию времён и происшествий». Но «великая перемена» произошла «в законах и обыкновениях» с раздроблением Руси науделы, когда «нужды и обстоятельства каждого стали быть особенными». Под давлением последних издавались в уделах местные законы, которые своими различиями производили «ещё вящшую отмену в нравах». Различие в нравах, созданное удельным раздроблением, сохраняло своё значение и при начавшемся потом процессе политического объединения Руси, явившись препятствием к установлению единого государственного порядка при Иване III и Василии III: «Нельзя было согласить законов, не соглася прежде нравов, мнений и польз». Только в царствование Ивана Грозного наступило время для этого, и с изданием «Судебника» восстановлен был в силе общий закон, действовавший раньше, то есть «Русская Правда», простым видоизменением которой Болтин считает «Судебник» 1550 г. В последующее время «нравы» подвергались воздействию со стороны законодательства, например с изданием «Уложения», и со стороны просвещения. Болтин, в общем, не одобряет первый способ воздействия; зато он больших результатов ждёт от второго, в особенности от просветительных мероприятий Екатерины. В своих «Примечаниях» Болтин высказывает ряд интересных соображений и по социальной истории России, например, по историикрестьянства и дворянства, по вопросу о холопстве; но эта сторона осталась вне его основной исторической схемы. Целостностью и продуманностью взглядов на русскую историю Болтин далеко превосходит и современных ему, и многих следовавших за ним историков. По многочисленным ссылкам в «Примечаниях» видно, что Болтин был хорошо знаком с представителями западного просвещения (например, с Вольтером, Монтескьё, Мерсье, Руссо, Бейлем и другими), но при этом не утратил чувства живой связи настоящего с родной стариной и, не вдаваясь в крайности, умел ценить значение национальной индивидуальности. По его убеждению, Русь выработала свои нравы, и их надо беречь, -- иначе мы рискуем стать «непохожими на себя»; но она была бедна просвещением, -- и Болтин не против того, чтобы русские заимствовали «знания и искусства» у западных соседей. При таком настроении Болтин был больно задет Леклерком, который в своей «Histoire physique, morale, civil et politique de la Russie ancienne et moderne», высказал много отрицательных, иногда пренебрежительных суждений о русской жизни; отсюда и решение Болтина обнаружить заблуждения французского историка, вольные и невольные. Но он не удержался на точке зрения объективного критического разбора сочинения: под влиянием патриотического чувства он старается местами ослабить впечатление от тёмных сторон древнерусской жизни, отмечая соответствующие недостатки и в истории западных нравов, иногда даже скрашивая действительно в ущерб беспристрастию [например, в согласии с автором Антидота (Екатериной), утверждая, что в России крестьянам живётся лучше, чем во всяком другом государстве]. Эта черта сообщает историческому мировоззрению Болтина субъективно-моральный оттенок. Подобный строй мыслей и чувств сближал Болтина с Екатериной II, взгляды которой со временифранцузской революции приняли националистическое направление. Этим объясняется, что «Примечания» на историю Леклерка и задуманы были не без участия императрицы, действовавшей через Потёмкина, и были изданы на её средства.

Несмотря на ошибочность многих положений Болтина, его общие построения и периодизация русской истории имели положительное значение для русской исторической науки. В области источниковедения Болтин чётко сформулировал задачи отбора, сопоставления и критического анализа источников. В «Примечаниях» на труды Леклерка и Щербатова впервые дал полный обзор исторической географии Начальной русской летописи.

Биография

Болтин Иван Никитич. Русский историк, государственный деятель. Родился в дворянской семье. Начальное образование получил дома. 16 лет Болтин был зачислен рядовым в конногвардейский полк. С 1751 служил в лейб-гвардии Конном полку. В 1768 вышел в отставку в чине премьер - майора. В 1769-1779 директор таможни в г. Васильков (Киевской губернии). В 60-70-е гг. написал труды по географии и топографии Украины («Географическое описание Киевского наместничества», «Географическое описание Черниговского наместничества»; вероятно, утрачены вместе с собранием А.И. Мусина-Пушкина). С 1779 в Санкт-Петербурге; прокурор (с 1781), член Военной коллегии (с 1788), генерал-майор (1786). Испытал сильное влияние исторических взглядов В.Н. Татищева. В 1782 издал «Хорографию Сарептских целительных вод» -один из первых в России путеводителей с описанием исторических и археологических памятников. В 1784-1786 написал свой основной труд - «Примечания на Историю древния и нынешния России г. Леклерка» (т. 1-2, 1788), явившийся ответом на книгу французского просветителя Н.Г. Леклерка («Histoire physique, morale, civile et politique de la Russie ancienne», Paris, 1783-1784). В основу критики источников положены принципы Татищева и А.Л. Шлецера (известные Болтину по введению к «Летописи Несторовой...», изданной в 1767). Обсуждая концепцию Леклерка, видевшего в российской истории лишь произвол деспотичной власти и постоянное нарушение «общественного договора», Болтин подчеркивал положительную роль государственной власти, ее благотворное влияние на «общественные нравы» Древней Руси. Согласно концепции Болтина, жизнь России до XVIII в. развивалась иначе, чем жизнь западноевропейских стран (отсутствие завоевания как основы формирования общественных классов, «вольность» крестьян до XVI в., непричастность государственной власти к их закрепощению и др.). В противовес взглядам Вольтера, рассматривавшего русский феодализм как систему политических институтов, связанных с крупным землевладением, Болтин сводил феодализм на Руси к «своенравию» крупных вельмож, их отказу от соблюдения изначально существовавших принципов «единовластия». Болтин критически относился к последствиям петровских реформ, направленных на расширение контактов с Западом, видя в них (как и М.М. Щербатов) источник «повреждения нравов» в России XVIII в. Идеалом государственного управления считал политику императрицы Екатерины II как образец полного соответствия государственных законов «общественным нравам» страны. С незначительными возражениями в адрес книги Болтина выступил Щербатов, помогавший Леклерку в написании его труда («Письмо кн. Щербатова, сочинителя Российской истории, к одному приятелю...», 1789), что привело к началу полемики между двумя историками: Болтин издал «Ответ генерал-майора Болтина на письмо кн. Щербатова, сочинителя Российской истории». В 1788-1792 работал над систематизацией своих критических замечаний на «Историю Российскую с древнейших времен» Щербатова (издание 1793-1794), большинство которых касались частных проблем источниковедения, исторической географии, терминологии, топонимики и др. Вместе с Мусиным-Пушкиным и И.П. Елагиным Болтин участвовал в издании и комментировании ряда памятников древнерусской письменности, в т.ч. «Правды Русской, или Законов великих князей Ярослава Владимировича и Владимира Всеволодовича» (1792), «Книги Большому Чертежу» (1792), «Духовной великого князя Владимира Всеволодовича Мономаха детям своим, названной в летописи Суздальской Поученье» (1793). Вероятно, работал над переводом и комментированием «Слова о полку Игореве». Архив Болтина, приобретенный после его смерти Мусиным-Пушкиным, содержал подготовительные работы историка («Выписки для уразумения древних летописей, с изъяснением древних слов, из употребления вышедших, и географических мест, упоминаемых в летописях наших», «Толковый славяно-российский словарь на букву «А» и др.), а также ряд древнерусских источников, в т.ч. летописей. Исторические взгляды Болтина оказали непосредственное влияние на Н.М. Карамзина и М.Т. Каченовского, были высоко оценены С.М. Соловьевым и В.О. Ключевским.

Исторические взгляды И.Н. Болтина

Иван Никитич Болтин (1735-1792) стал оппонентом и критиком Щербатова. Будучи почти сверстником Щербатова, он прошел служебную карьеру, довольно далекую от его трудов. Болтин родился в старинной дворянской семье, получил домашнее воспитание и поступил в Конногвардейский полк. В полку стал близким товарищем Г.А. Потемкина, который впоследствии всегда помогал Болтину. После военной службы (18 лет) он поступил на таможенную службу, затем был прокурором Военной коллегии и, наконец, ее советником вплоть до самой смерти.

Потемкин очень дорожил умом и обширными практическими сведениями Болтина. При заселении Новороссии он вызвал Болтина в Крым для советов. Иван Никитич был один за самых образованных и начитанных людей своего времени. В духе XVIII столетия о оставался умеренным вольтерианцем, хорошо знал французских историков и публицистов XVI в. (Бадина, Беллярмина, Потчицера), но любимыми его писателями и философами были Бейль, Мерсье, Вольтер. Опираясь на их воззрение, Болтин считал, что история движется климатом, религией и образом правления.

Во время своей служебной деятельности Болтин много путешествовал по России, поэтому оценивал современный ему государственный строй не в качестве наблюдателя со стороны, а как непосредственный участник административной машины.

С таким запасом знаний и наблюдения Болтин приступил к занятиям по русской истории. След в историографии он оставил двумя произведениями, посвященными критике работ своих современников француза Леклерка, врача по профессии написавшего книгу «История естественная, нравственная, гражданская и политическая древняя и нынешняя Россия » и М.М.Щербатов. Построение критики у Болтина своеобразно. Оно дано в виде последовательно расположенных выписок из трудов Леклерка и Щербатова и примечаний к ним, представляющих развернутые ответы Болтина. От сюда заглавие работ Болтина: «Примечание на «Историю древния и нынящния России» г. Леклерка, сочиненные генерал-майором И. Болтиным» (1788г.); «Критические примечания генерал-майора Болтина на (первый и второй) том «Истории» князя Щербатова» (1793-1794гг.).

Довольно легкомысленный и склонный к авантюризму француз Леклерк (1726-1798гг.) приезжал в Россию в 1759 и 1769 гг.. Он был врачом при Кирилле Разумовском, лейб-медиком при царстве и занимал определенное положение при дворе. Всего прожил в России около 10 лет. В то время в Европе читали екатеринский Наказ и, соответственно, все, что касалось России, и особенно ее истории, пользовалась большим спросом этими обстоятельствами решил воспользоваться Леклерк собрал наскоро материалы, в 1775 году. Он вернулся во Францию, где с 1783 гада стал издавать большой труд под названием «Естественная, политическая и гражданская история России» в шести томах. Это были своего рода путевые заметки которые можно назвать образом среди «иностранных историй» о России. Недобросовестное отношение к фактам и источникам, враждебность сочинителя к России вызвали ответную реакцию русских читателей. Потемкин подсказал Болтину идею: выступить против Леклерка в печати. Таким образом и появились «Примечания…Болтина» в двух больших томах - более 500 страниц. По общему определению Болтина, книга Леклерка «вовсе не история, сельская лавочка, в которой можно найти и бархат, и помаду, и микроскоп, и медное кольцо».

Комментарии Болтина к «Истории российской…» Щербатова во многом были преувеличены цетированной критикой, однако автор обнаружил в «Истории…» довольно много ошибок и небрежностей, неправильное понимание всей древней истории, незнание исторических приемов и неумение разбираться в фактах по степени их важности. Комментарии имели важное научное значение, поскольку способствовали развитию углубленного анализа источников и становлению вспомогательных исторических дисциплин.

Задача «критических примечаний…» - прежде всего восстановить правильность исторического факта, за тем наметить пути восстановления этого факта и, наконец, характеристику и оценку отдельных сторон исторического процесса. Замечания Болтина остры и язвительны по форме и серьезны по существу. Леклерка он считает (с достаточным основанием) невеждой, не знающим источником излагающим историю по чужим трудам дающим извращенное представление об историческом прошлом русского народа. Отрицательно оценивает Болтин (не всегда в одинаковой мере убедительно) ряд выводов и наблюдения Щербатова, считая, что они являются плодом авторского произвола в обращении с источниками, а не их научного анализа.

Болтин излагал свои взгляды на задачи исторической науки, подчеркивая, что достоинство историка составляет «избрание приличных веществ» (т.е. нужных и доброкачественных источников), «точность, беспристрастность в повествованиях, дельность и важность в разсуждениях, ясность и чистота в слоге и проч».

Автор указывал на трудность написания истории, требующего больших профессиональных навыков: «Всякую Историю вновь зделать, а осоливо зделать хорошо, очень трудно, и едва ли возможно одному человеку, сколь бы век его не был долог, достичь до исполнений намерения таковаго, при всех дарованиях и способностях к тому потребных».

Основным требованием историку является, по мнению Болтина, правдивость в изображении фактов прошлого, отказ от таких стимулов в освещании исторического процесса, как стремление показать в благоприятном свете родину, забота о репутации и друзей, родственников и т.д. «Сказанное правило, что историк не должен иметь ни родственников ни друзей, имеет смысл такой, что историк не должен закрывать или превращать истину бытий по пристрастию к своему отечеству к сродникам, друзьям своим; но всегда и про всех говорить правду, без всякого лицеприятия». Сам Болтин, конечно, далеко не всегда соблюдал это правило, не был свободен от «пристрастие» характера классового, национального, фамильного, однако девиз, им выдвинутый, несомненно, заслуживает внимания как показатель тех требований, до которых доросла историография второй половины XVIII в.

Точность воспроизведения исторического факта, по Болтину, зависит от уровня источниковедческой методики, а последний определяется не только числом привлеченных памятников но и умением их использовать в целях исторического построения. «Весьма те ошибаются, - пишет Болтин, - кои думают, что всякий тот, кто по случаю мог достать несколько древних летописей и собрать довольное количество исторических припасов, может сделаться историком; многого еще ему недостанет, если кроме сих ничего больше не имеет. Припасы необходимы, но необходимо также и умение располагать оными которые вкупе с ними не приобретается». Собственно говоря, здесь Болтин повторяет мысль Татищева, который служит для него образцом историка, критический изучающего источник. Очень высоко ставит Болтин в качестве источниковеда и Миллера, который «имел к тому способность, чтоб из великих кучь дрязгу избирать драгоценнейшие зарытые в них прела».

Наконец, следуя Шлецеру, Болтин говорит о трех этапах в работе источниковеда, предшествующей историческому построению: 1. Следует произвести слечение летописных текстов и устранить погрешности, вкравшиеся при многократной их переписки («рассмотреть летописи сличить их между собой, исправить погрешность, учиненные переписчиками, и привесть их в тот вид, в каком они от сочинителей их были изданы»). Уяснить смысл текста, освобожденного от вкравшихся при переписке ошибок («второй труд - в объяснении исправленных уже летописей, сиречь в истолковании слов вышедших из употребления, дабы можно было понимать точный смысл ими сказуемого»). 3. Исторические сведения и наблюдения пополнять данными географического характера («Третий труд - собрание известий, относительных до Географии; ибо История с Географией столь тесно связаны, что не зная одной, писать о другой никак не может»).

Помимо использования русских памятников («домашнего источника»), Болтин в целях всесторонней проверки фактов считает необходимым привлечение «известий из чужестранных историков и летописцев, не только соседних нам государств, но и самых отдаленных».

Таким образом, Болтин пытается поставить на должную высоту проблемы источниковедения, считая, что «приуготовление к Истории не меньше есть важно и трудно, сколь т самое ее сочинение».

Разбирая различные неверные или сомнительные утверждения Леклерка или Щербатова, Болтин неоднократно подчеркивает необходимость отбора источников, умения отличить правду от вымысла. «Не всему без разбора, что путешественники рассказывают, должно верить, но тому только, что похоже на правду и что вероятно достойно». Требуется «великой труд и внимание» исследователя, «чтоб в толикую запутанность приведенное разобрать и привесть в надлежащий порядок». В то же время, толкуя «темные места летописей», историк должен опасаться уклониться «от подлинного их смысла» и не имеет право писать «чего ни есть с обстоятельствами времени или местоположения несогласного». Болтин в своих «Примечаниях на книгу Леклерка» много места уделяет переводу статей договоров России с Византией X в., «Русской правды», «Судебник» 1550 г., «Соборного уложения» 1649 г.

При отборе фактов для исторического труда, говорит Болтин, надо помнить, что история как наука - это не летопись, «не имеет она нужды в таких мелочах, кои в летописях были помещены…». Историк должен останавливаться лишь на самом главном.

При изучении исторических явлений Болтин исходил из предпосылки о том, что общность человеческих нравов определяет близость общественного развития различных народов. «Писавшему историю какого ни есть народа надобно ежечасно помнить, что он человек и описывает деяния подобных себе человеков». «Пороки и добродетели суть общи всем земнородным. Во всяком обществе есть люди добродетельные и порочные, благие и злые». Мысль об одинаковом «свойстве человеческого естества», как определяющем факторе исторического процесса, не новая. Она типична для дворянской историографии XVIII в. Интересно другое: это представление широко используется Болтиным для исторических аналогий, к выявлению которых он был подготовлен вследствие хорошего знания всеобщей истории.

Но в поисках факторов общественного процесса Болтин уже не ограничивается наблюдениями над сущностью человеческой природы, в общих чертах везде одинаковой. Он останавливается на роли в общественной жизни таких условий, как климат, воспитание, форма правления и т.д. Он выдвигает мысль о том, что «главное влияние» на людей и общество имеет климат, остальные же причины «суть второстепенные или побочные: они токмо содействуют или, приличнее, препятствуют действиям оного». Идея о значении среды, географических условий в общественной жизни получила большое распространение в последующей историографии.

В связи со своим представлением о роли климата в истории отдельных человеческих обществ Болтин выдвигает понятие «национальный характер», который, по его мнению, зависит во многом от климата. Перенос внимания с человеческих нравов на естественную среду, на них воздействующую, при всей механистичности понимания этого воздействия был шагом вперед в попытке осмыслить исторический процесс.

Стремление определить общие линии исторического развития ряда народов сочеталось у Болтина с идеей своеобразия их исторической жизни. Так, он писал, что судить о России, «применяяся к другим государствам европейским, есть тож что сшить на рослого человека платье, по мерке снятой с карлы. Государство европейские, во многих чертах довольно сходимы между собою; знавши о половине Европы, можно судить о другой, применяется к первой, и ошибки во всеобщих чертах будет немного; но о России судить, таким образом, неможно, понеже она не в чем на них не похожа…».

Наряду с поисками в историческом прошлом народов факторов, определяющих черты как сходство, так и своеобразие их общественной жизни, Болтин подчеркивал значение в истории счастья, фортуны - понятия, которые в конечном итоге ассоциируется представление о божественном промысле. Так причудливо в миросозерцании дворянского историка сочетались идеи человеческого «естества», естественной географической среды и божественного промысла как причин, влияющих на ход исторических событий.

Представление о близости прошлого России к прошлому других стран и одновременно о его своеобразии Болтин использует для обоснования своей концепции исторического развития России. Эта концепция характеризуется патриотической направленностью. Автор стремился опровергнут утверждение Леклерка, изображающего русский народ примитивным, долгое время лишенным оседлости, разбойничьим. В то же время Болтин защищал историческую схему, отвечающую интересам дворянства, обосновавшую целесообразность крепостничество и самодержавия.

Защищая русский народ от нападок Леклерка, Болтин писал: «не должно приписывать единому народу пороков и страстей общих человечества. Прочтите первобытные веки всех царств, всех республик, найдете во всех нравы, поведения и деяния их сходными». И далее Болтин подчеркивает, что все народы определенной стадии их общественного развития участвовали в грабительских войнах. «Первобытные римляне упражнялися в разбойничестве… Сколько раз ломбарды для добычи впадали в Италия прежде, нежели поселилися части оныя? Колико крат франки разоряли и грабили Галлию, пока совершенно ее игу власти своей покорили..?».

Далее Болтин, возражая Леклерку по поводу того, что якобы первыми «учителями» русских явились варяги, доказывает, что еще до призвания Рюрика с братьями у восточных славян были развиты земледелия, ремесла, торговля, имелись города, славяне не были кочевыми племенами.

Крепостной строй для Болтина - это порядок, который можно обосновать, исходя из «естественного разумения о вещах». Если «вольный человек» не может быть «без собственности», то крестьянин не может быть без помещика. Болтин проводит мысль о том, что вольность приносит пользу далеко не каждому народу. Для того чтобы ею пользоваться, необходимы особые личные качества, исторический опыт и другие условия. «Не всякому народу вольность может быть полезна; не всякий умеет ея снести и ею наслаждаться; потребно к сему расположение умов и нравов особливое, которое приобретается веками и пособием многих обстоятельств».

По Болтину, «умоначертания о свободе» - это свойство «народов диких, живущих в совершенной и полной независимости от всякого народа, власти, закона обычая». Европейцам «свойственнее … ограниченная вольность», а не «их [диких народов] безпредельная»: «…мы [европейцы] их [дикарей] свободы не снесем», а «они нашею довольны не будут».

Защищая крепостнический строй России, Болтин подчеркивал также, что он в большей мере отвечает интересам русского народа, чем современные ему порядки, господствующие в других странах. «Земледельцы наши прусской вольности не снесут, германская не сделает состояния их лучшим, с французскою помрут они с голода, а английская низвергнет их в бездну погибели». «Рабство народов России», по мнению Болтина, менее тягости, чем положение крестьян в других странах. «Земледелец в России меньше гораздо несет тягости, нежели во Франции, Англии, Германии, Голландии и других государствах».

Оправдывал но и такие явления, как рекрутчина. В данном случае о исходил из аналогии между человеческим организмом и политическим строем. «В теле политическом, яко и в теле человеческом, имеются некоторые проходы чрез которые низвергаются непотребные важности… Надобно, чтоб в каждом обществе гражданском был такой ров, кои бы секали пороки». Рекрутские наборы Болтин расценивает как «вертеп, в которой из политического тела низводятся излишние вредоносные мокроты», т.е. крестьяне, сдаваемые помещиками в рекруты, «понеже в сии редко отдают людей, обществу нужных и полезных, разве по необходимой нужде…».

Излагая общественно-политическую историю России, Болтин исходил из предпосылки о том, что славяне «издревле жили под правлением монархическим», но первоначально власть князей была ограничена: «вельможи и народ великую имели силу в определенных о вещах важных». В «общенародных собраниях всякой гражданин имел право подавать свой голос…».

В период политической раздробленности Руси усилилась власть удаленных князей и боярской аристократии. «Самосудная власть вельмож начала свое возымела от уделов княжих; их примеру следуя, бояры и прочие владельцы равномерную власть во владениях своих себе присвоили».

Важным выводом Болтина было признание наличие в России феодальных порядков. Русская поместье он сопоставляет с французским феодом. Как «вид платы или награждение за службу, то же самое, что наше поместье, поместной уклад сии поместья зделалися по времени все наследными вотчинами». Очень ценно определение «феодального права» как «права помещика в деревне своей над его подданными».

Рассматривая феодализм как явление права, относя его господству ко времени политической раздробленности и наличия на Руси удельной системы, Болтин связывал конец феодализма с реформами Ивана IV. В личности и деятельности последнего он находит много общего с Людовиком XI французским.

Политическим идеалом Болтина является крепкая самодержавная власть. Поэтому он в противоположность Щербатову - стороннику участия в правительстве аристократии - сочувствовал политике Ивана Грозного. По мнению «дворянства русского, - указывает Болтин - власть единого несравненно есть лучшая, выгоднейшая и полезнейшая как для общества, так и для каждого особенно, нежели власть многих».

Касаясь вопроса о происхождении крепостного права Болтин рисует крестьян до конца XVI в. Вольными людьми «Земля была собственностью владельческою; а плоды труда и промыслов - собственностью крестьянскою. Собственность того и другого была охраняема законом». Вольные крестьяне «имели владельцев и имели собственность, не имев земли; а помещики владели крестьянами, не имев власти ученить их невольниками, получали с них оброки, не могучи их грабить ». «Запрещением крестьянам перехода от одного помещика ко другому - писал Болтин, - положено начало их рабства».

Болтин поднимал важный для России вопрос о завоеваниях территории. Его концепция сводилась к оправданию внешней политики России. Сопоставляя ее с политикой Римской империи, он выдвигал следующий тезис: там было завоевание, России с происходит мирную ассимиляцию народов присоединяемых территорий.

Следует сказать об отношении Болтина к религии, церкви и духовенству. Он проводит мысль о том, что «для народа просвещенного духовенство просвещенные полезно; для народа же непросвещенного духовенство просвещенные бедственно и гибельно». Власть просвещенного духовенства приводит к тирании (подобной господству папства в Средние века), а «легче суеверие истребить, нежели из под тиранического ига власти духовные свободиться». Он резко критиковал католическую церковь и противопоставлял ей церковь православную.

Таковы исторические взгляды Болтина. В них много нового, оригинального. Болтин - человек образованный, начитанный, мыслящий. Это - один из наиболее крупных представителей дворянской историографии второй половины XVIII столетия.

Заключение

В заключение укажем на ряд мнений, высказанных по поводу сочинений Болтина, которые убеждают, что труды его оставили глубокий след в нашем историческом сознании. Суровый критик Шлецер признавал в нем "величайшего знатока отечественной истории" и находил, что до него ни один русский не писал истории своего отечества с такими познаниями, остротою и вкусом. Карамзин, укоряя его за увлечение мнениями Татищева и отмечая ошибки в его трудах, отзывается об авторе "Примечаний" как об умном и наблюдательном критике. Митрополит Евгений указывает на "обширность его сведений", на критическое чутье и уменье разобраться в повествованиях и в происшествиях. Книга Болтина против Леклерка возбудила в Каченовском желание заняться критическим исследованием отечественной истории (Воспоминания Снегирева, "Русский Архив", 1866, 75). Строго отзываясь, со своей точки зрения, о его увлечениях древностью летописей и этнографическими соображениями, скептики признавали, однако, за ним остроумие, замечательный критический талант и близость к истинному понятию об истории. Соловьев ценил в его "Примечаниях на Леклерка" первую книгу, в которой проведен был общий взгляд на целый ход истории, первую попытку смотреть на историю как на науку народного самопознания, отыскать живую связь между прошедшим и настоящим, в которой указано значение России в ряду европейских государств, не отрицая ее особенностей. Другие замечают, что хотя Болтин берет под защиту некоторые черты старого быта, но он весь живет в новом времени и идеализирует старину с точки зрения современных идей (Знаменский). Болтин обладал истинно блестящими дарованиями. Он не только стоит выше Щербатова или Радищева, но даже в некоторых отношениях выше Фонвизина и Новикова. Он превосходил всех строгостью и самостоятельностью мысли, живым знакомством с Россией и более русским взглядом на вещи. Вообще, после Ломоносова, Болтин с Лепехиным, Поповским и Десницким принадлежат к числу самых замечательных голов России XVIII столетия (Ламанский). В его замечаниях признают критический такт и верность взглядов, удачное определение отношения древней Руси к новой, цельность взгляда на всю русскую историю и в этом отношении видят в нем предшественника славянофилов (Бестужев-Рюмин). Это был ум точный, положительный, не склонный к фантазии, ум по преимуществу критический; для него нет вопроса о необходимости какого-нибудь другого просвещения, кроме европейского, и он желает, чтобы этого просвещения было как можно больше в России (Пыпин). В нем видят блестящего представителя русской науки XVIII столетия, а в его произведениях -- силу ума, таланта, выражение современного ему состояния русской образованности, наконец уважение к факту, строгую правдивость, неуклонное стремление к истине -- действительной, а не воображаемой (Сухомлинов). В изображении им состояния русской гражданственности в древнейший период находят яркую картину, в которой доселе нечего поправить... Ему приписывают впервые высказанную у нас мысль, что современность есть живой музей древности, ходячая летопись прошедшего; его сомнения, несмотря на позднейшие успехи русской историографии, признаются до сих пор не утратившими интереса, причем самые вопросы, поставленные им, стали после него очередными задачами русской историографии (Ключевский). Наконец, Болтину отводят видное место в истории русской исторической мысли. От Болтина нельзя вести никакой школы, никакого исторического направления; его историческая деятельность не создала никакого переворота в ходе русской историографии; но самое драгоценное свойство, давшее основной тон его ученой работе, -- черты реальности, широкое понимание явлений общественной и политической жизни, живая связь с исторической традицией и внесение опыта государственной деятельности в изучение прошлого, словом все то, что расширяло исследовательский кругозор наших историков-любителей прошлого века, но что вскоре после Болтина должно было надолго исчезнуть из ученого оборота нашей историографии (Милюков). В этих отзывах вполне исчерпывается признание исторического значения критики Болтина, тем более для нас важное, что они принадлежат ученым разных школ и направлений. Если же мы примем во внимание свидетельство современника Болтина о почти полном незнании русской истории в тогдашнем обществе (кн. Щербатов в предисловии к изданию Царственной книги 1769 г.) и отзыв другого образованного современника (Завадовского), что "всю историю до царства Иоанна Васильевича должно откинуть in loca imaginaria и что вся наша история до Петра Великого всегда будет скучна для читателей", то мы оценим всю важность подвига Болтина как историка-любителя, дилетанта, взявшего на себя труд осветить древний период русской истории, поставить его в надлежащую связь с новым и представить, с помощью сравнительного метода, более надежный путь к изучению источников и событий своей истории.

Много времени прошло со смерти Болтина. Имя этого русского историка давно забыто, а его труды по русской истории перестали читать, кажется, даже раньше, чем перестали помнить имя их автора. Шлецер своим критическим исследованием о Несторе, изданным в начале нынешнего столетия, отодвинул Болтина от внимания исследователей отечественной истории, а Карамзин своим блестящим трудом закрыл его от глаз читающей русской публики. Но в свое время Болтин пользовался известностью как знаток русской истории. Сам надменный Шлецер, с немецким пренебрежением относившийся ко всем русским исследователям русской истории, для Болтина допускал исключение, признавая его единственным русским историком, кое-что смыслившим в истории своего отечества. Пользуясь столетнею годовщиной Болтина, можно вспомнить этого историка и не столько его самого, сколько его время, те условия, при которых вырабатывалась историческая мысль этого писателя, не самого блестящего, но одного из самых умных и приятных русских писателей XVIII в.

Список использованной литературы

1. Историография Истории России. М.Ю. Лачаевой том 1 М., 2004г.

2. Русская историография XVIII века. С.Л. Пештич часть III Л., 1971 г.

3. Большой энциклопедический словарь

4. В. О. Ключевской. Сочинения в восьми томах. Том VIII. М., 1959 г.