 |
РУБРИКИ |
Отец Сальвадора Дали и Федерико Гарсиа Лорка в творчестве Сальвадора Дали |
РЕКЛАМА |
||
|
Отец Сальвадора Дали и Федерико Гарсиа Лорка в творчестве Сальвадора Далигрянул жестокий бой - пришел час моего единоборства с жизнью, а я-то до последней минуты надеялся, что как-нибудь обойдется. Ведь обходилось - до той поры мне приходилось одолевать лишь воображаемые препятствия, причем все преимущества были на моей стороне. К тому же мне помогала любовь, это она - безумная любовь - спасла меня от безумия.«Итак, я возвращаюсь в Кадакес - уже не сын всеми уважаемого нотариуса Дали, а побродяжка, изгнанный из родного дома, да еще спутавшийся с чужой женой, вдобавок ко всему - русской! Мы жили вдали от всех. Скалы, иссушенная земля, стаи голодных котов, ветра, искореженные лозы, вереница сумасшедших за домом, Рамон - блохастый насмешник в роскошной куртке с чужого плеча и рыбаки. Сколько в них сдержанности и благородства! С каким достоинством они, не дрогнув, встречают свой смертный час - что из того, что под ногти забился рыбий потрох, а бурые ступни задубели! Там, за холмом, в пятнадцати минутах ходьбы, в Кадакесе - дом, где прошли мое детство и юность, дом, откуда я изгнан. Я знаю - отчий гнев не утих, отчужденностью веет из-за холма, за которым, если смотреть со скалы, виден родной дом - белый квадратик, кусочек сахара, пропитанный желчью»...Лишь после гражданской войны в Испании Сальвадор Дали решился на смелый поступок - возвратился в родной дом, к свой семье. «Я проехал всю Испанию от Ируна до Фигераса. Моя родина лежала в руинах. Она обнищала, но стала еще благородней. Алмазная игла траура пронзила испанское сердце, но душа потихоньку оживала.«- Хлеба, дайте мне хлеба!- Кто там?- Это я!- Кто ты?- Ваш сын, Сальвадор Дали.Эти слова я произнес у двери своего родного дома в Кадакесе во втором часу ночи. И я обнял их - отца, тетушку, сестру. Меня накормили - на столе были анчоусы, колбаса, помидоры с оливковым маслом. Я ел, не скрывая потрясения: как же так, неужели революция не оставила и следа?Однако во времена моего детства, когда ум мой стремился приобщиться к знаниям, я не обнаружил в библиотеке отца ничего, кроме книг атеистического содержания. Листая их, я основательно и не принимая на веру ни единого утверждения, убедился, что Бога не существует. С невероятным терпением читал я энциклопедистов, которые, на мой взгляд, сегодня способны навевать лишь невыносимую скуку. Вольтер на каждой странице своего «Философского словаря» снабжал меня чисто юридическими аргументами (сродни доводам отца, ведь и он был нотариусом), неопровержимо свидетельствующими, что Бога нет».«Пикассо - человек, о котором после своего отца я думаю чаще всего. Оба они, каждый по-своему, играют в моей жизни роль Вильгельма Телля. Ведь это против их авторитета я без всяких колебаний героически восстал еще в самом нежном отрочестве».Поток хлынувших после нескольких выставок рецензий навел отца Дали на мысль собирать и подшивать эти свидетельства растущей популярности сына в альбом таким образом, чтобы потомки смогли проследить весь путь его развития. В последний день 1925 года Дали Куси написал тщательно продуманное вступление к своему будущему «альбому». Оно во многом приоткрывает сильные и слабые стороны характера нотариуса и свидетельствует о трудности задачи, поставленной им перед сыном. Предпочтение, отдаваемое Сальвадором Дали Куси академическим успехам сына, и его сдержанное отношение к столь ранней славе могут показаться вполне обоснованными. Однако жизнь вскоре внесла свои коррективы в его планы и размышления.Анна Мария Дали, совсем не упоминавшая о Пикассо в своих мемуарах, говорила позже, что поскольку «единственной целью» Дали был Лувр, они проводили там многие часы. Наибольшее внимание ее брата привлекли полотна Леонардо да Винчи, Рафаэля и Энгра. «Он буквально был в экстазе», - пишет она. Однако Анна Мария забыла, что они еще посетили музей Гревен на Монмартре, а также Версаль. Она упускает из виду еще один факт: знакомство Сальвадора с жизнью парижских кафе стало для него почти таким же стимулирующим фактором, как и встреча с Пикассо.В Фигерасе также была прочитана серия лекций об искусстве, а в казино устроена выставка местных художников, на которую Дали представил девять картин, в том числе - четыре из «периода Лорки»: «Натюрморт» («Приглашение ко сну»), «Механизм и рука», «Мед слаще крови» и «Арлекин». Среди выступавших нашлись два ярых спорщика и критика: Хуан Сакс и Рафаэль Бенет, с которыми Дали сталкивался по разным поводам. Выступление Дали было назначено на 21 мая (последний день выставки). Он собирался говорить о новейших художественных направлениях. Помещение заполнили жители Фигераса, жаждущие услышать воинствующего художника. Текст лекции неизвестен, но газетный репортаж свидетельствует, что на этот раз обошлось без скандалов: Дали вел себя прилично (его семья присутствовала в зале). Ясно и точно, используя многочисленные слайды, Дали подвел итог развитию современной живописи от кубизма до сюрреализма, выразив свою симпатию к последнему и одобрив теорию Фрейда о бессознательном, «которое подчиняется собственным законам, расходящимся с законами бодрствующего ума». Похоже, что слушателям лекция доставила большое удовольствие.Тема отца в картинах Сальвадора Дали«Мрачная игра» содержит правдивую антологию сексуальных переживаний Дали, выражавшихся в непреодолимом влечении к мастурбации и занятиям живописью. Художник отметил, что в эту картину он вложил «тело и душу». Небольшая по размеру работа (44,4 х 30,3 см) требует тщательного исследования. В центре картины легко обнаруживается голова попугая, сливаясь (чуть ниже) с изображением оленя. Небольшое усилие - и возникает голова кролика, внутри которой и разместилась голова попугая. Передняя часть головы кролика одновременно является рыбой: это хорошо видно, если повернуть картину на сто восемьдесят градусов. Дальнейшее развитие двойного образа - внутри темной части уха кролика; согласно Полу Мурхаузу, ухо кролика ассоциируется с вульвой.Присутствие двух фигур в правом нижнем углу напрямую связано с травмировавшим психику художника событием одного из летних дней в Кадакесе, когда его отец приехал и объявил всем, что он «обосрался», чем вызвал у сына глубокое чувство стыда при внешнем равнодушии. Ближайшая фигура пристально и восхищенно смотрит на соблазнительные ягодицы, держа в правой руке острый предмет, завернутый в окровавленную тряпку. К его плечу трогательно склонилась обнаженная фигура с явными признаками мучительного страдания. И наконец, фигура-статуя на постаменте, прячущая свое лицо и протягивающая огромную руку. По мнению Эйде, закрытое лицо - знак стыда; преувеличенное изображение руки указывает на причину стыда - мастурбацию. Трудно не согласиться с таким прочтением картины, так как подобное изображение руки очень часто появляется в картинах Дали на тему мастурбации. Сидящий у ног статуи молодой человек (вероятно, сам Дали) с вытянутой рукой что-то предлагает статуе. И здесь Эйде, скорее всего, снова права, предполагая, что рука - это «увеличенный половой орган». Знаменательно также, что крошечная фигурка с тростью, смотрящая вверх на гигантский монумент, очень напоминает дона Сальвадора Дали Куси из других картин того же периода (в частности - из «Великого Мастурбатора»). И все же какова основная мысль этой картины, в которой, как первым отметил Жорж Батай, кастрация является наказанием? В чем заключается преступление, повлекшее такое тяжкое наказание? Внимательное изучение эскиза к работе подтверждает, что тяжким грехом считалось не только увлечение мастурбацией, но и вуайеризм: созерцание эротических сцен, болезненное любопытство. Эскиз включает в себя наброски отца с постаревшим лицом, револьвера, обнаженных фигур, одна из которых, словно стыдясь, прячет свое лицо. К 1929 году Дали осознал, что как бы ни сложилась его жизнь и как бы он ни обманывался насчет своего эксгибиционизма, он никогда не будет принадлежать к числу сексуально раскованных людей. Стыд, подавляющий желание, о котором Чарлз Суинберн (английский поэт) в гневе воскликнул: «Это твое высшее зло, Господи!», сделал свое дело. Дали был импотентом, изгоем, доведенным до отчаяния безуспешными попытками стать нормальным человеком. Именно в картине «Мрачная игра», как ни в какой другой, передается состояние отчаяния художника. Естественно, для семьи Дали работа явилась ударом ножа в сердце. Двадцатью годами позже Анна Мария писала, что его картины, созданные в то лето, «вызывали сильное возмущение» своими откровенными кошмарами, в чем она обвиняла сюрреалистов - новых друзей брата. «Мрачная игра», писала она, наиболее полно отражает те страшные изменения в психике Сальвадора, которые произошли под воздействием сюрреализма.Мучимый робостью, подхлестываемый раскрепощенной Галой, Дали боялся, что в нужный момент не сможет управлять эрекцией. В этом смысле интересна группа в верхней части картины «Аккомодация желаний». Снова, как и в «Мрачной игре», представлен взрослый мужчина, к плечу которого склоняется женоподобный юноша с гримасой боли на лице. Присутствует и извечный лев. С нескрываемым восторгом взрослый мужчина сжимает в зубах нежную руку юноши. Ниже располагается постоянный персонаж картин того периода - человек, обхвативший руками голову. Согласно Мурхаузу, это сам Дали, прячущий лицо «от стыда и вины». Слева от группы изображена крошечная фигурка Дали Куси, тучного и седовласого, который прощаясь машет кому-то рукой - намек на неминуемый разрыв с семьей, «любовный вояж» закончился, Гала вернулась в Париж, а Дали в одиночестве отправился в Фигерас. Отец устроил ему перекрестный допрос по поводу его контракта с Гоэмансом. Позже Сальвадор говорил, что Дали Куси также выпытывал у него подробности их отношений с Галой: отец думал, что Гала была наркоманкой и что она вовлекали Сальвадора в уличную торговлю наркотиками. Иначе на что они жили?В конце ноября Бунюэль приехал в Фигерас, чтобы вместе с Дали продолжить работу над сценарием. В своих воспоминаниях он пишет, что застал дикую сцену:«Отец с силой распахнул дверь и выпихнул своего сына на улицу, обозвав негодяем. Дали ответил что-то резкое и поднялся с земли. Я подошел к ним. Отец, тыча в сына пальцем, сказал мне, что не желает больше видеть эту свинью в своем доме. Причиной отцовской ярости было то, что на одной из картин, выставленных в Барселоне, Дали написал черными чернилами: «Иногда ради удовольствия я плюю на портрет своей матери».Устная традиция в Фигерасе утверждает, что, изгоняя сына, нотариус с яростью пророчествовал: «Ты оскорбил мать и отца и за это ты умрешь под забором! И будешь счастлив, если сестра принесет тебе тарелку супа!» Отцовское проклятие было шоком - Сальвадор Дали Куси слишком любил сына. Сам художник, как известно, никогда не касался этой темы. Дали-старший несколько лет спустя описал свою версию событий в письме к Лорке:«Не знаю, в курсе ли вы, что я вынужден был вышвырнуть своего сына из дома. Эта крайняя мера, чрезвычайно болезненная для всех нас, была необходима ради спасения чести семьи. На одной из своих картин, выставленной в Париже, он написал наглые слова, низко оскорбив память матери: «Я плюю на свою мать». Я решил, что он был пьян, когда писал это, и потребовал объяснения. Но он не соизволил объясниться, чем вновь оскорбил всех нас.Он - жалкий, невежественный и невыносимый педант, к тому же абсолютно бессовестный. Он думает, что знает все на свете, однако даже не умеет правильно писать. Впрочем, вы знаете его лучше, чем я.Он опустился до того, что позволяет себе жить на деньги замужней женщины, которая по попустительству и даже с одобрения своего мужа держит его под рукой, пока не найдет что-нибудь получше.Можете себе представить, как вся эта мерзость огорчает нас».Вышвырнув Сальвадора из дома, Дали Куси все же позволил ему вместе с Бунюэлем поселиться в их домике в Кадакесе, возможно, в надежде, что сын образумится. Но тот не образумился. Бунюэль писал из деревни супругам Ноай 29 ноября 1929 года, что сценарий нового фильма должен стать еще лучше, чем «Андалузский пес», и что они остаются в Кадакесе, пока полностью не закончат работу - еще на восемь-десять дней.Перед отъездом Бунюэля, примерно 6 декабря, Дали получил письмо от отца, приговорившего сына к «бесповоротному отторжению» от дома и семьи и ставившего его в известность, что он полностью лишен наследства.В семейном доме в Фигерасе Дали оставил все свои вещи, десятки картин, сотни рисунков, множество книг (включая любимую серию книг издательства «Гованс и Грэй» и собрание сочинений Фрейда в издании «Библиотеки Нуэва»), а также груды писем. Только через пять лет он восстановил отношения с отцом, но большая часть всего этого бесценного материала к нему вообще не вернется, что в будущем станет причиной долгого препирательства между художником и его семьей.В это же время Дали создал свою первую крупную картину, в которой афишировал отношения с Галой. «Имперский монумент Ребенку-Женщине», по традиции, датируется 1929 годом, но почти наверняка был написан в Париже в начале 1930 года. Ребенок-Женщина, как Дали объяснил позднее, это Гала. «Монумент» навеян сланцево-слюдяной фантасмагорией мыса Креус, где начался их роман. «Все ребяческие ужасы» Дали положены к ее ногам как жертва. «Я хотел, чтобы эта картина изображала рассвет в стиле Клода Лоррена, - продолжал он, намекая на «Погрузку «Святой Паулы» в Остии», - с использованием образов «модного стиля» и дурного вкуса барселонского общества».Хотя картина и не отражает всех «ребяческих ужасов» Дали (нет, например, жуткого кузнечика), она, без сомнения, содержит антологию его маниакальных мотивов. Мы видим рычащих львов, нарочито оглупленные лица Дали и его сестры Анны Марии, маленькую голову Великого Мастурбатора, на этот раз с короной на голове (внизу, левее центра), пронзительные маниакальные глаза агрессивного отца, онанистический палец и руку, держащую сигарету (как в «Мрачной игре»), и два лица, прячущихся от стыда или ужаса. Одно из них многозначительно венчает все сооружение. Появляется и новое. В картине возникает первая у Дали аллюзия на молящуюся пару из «Анжелюса» Милле, которая вскоре станет еще одним наваждением Дали. Наполеон, герой детства Дали, занимает одну из ниш памятника рядом с Моной Лизой, а броское изображение взрослой пары, грубо потревоженной в своей кровати какой-то доской, которую толкает автомобиль - его фары излучают ослепительный зеленый свет, - является осуждением традиционного брака.Другая картина, представленная на выставке Колла - «Воспоминание Ребенка-Женщины» возвращает зрителя к теме «Имперского монумента Ребенку-Женщине». Название картины указывает на то, что главная героиня - опять Гала. Бюст в центре полотна (опять же вариации на тему скал мыса Креус), без сомнения, представляет Телля, тогда как его голова идентична голове пианиста из «Вильгельма Телля». Но здесь, однако, его кровоточащие глаза усиливают переживание кастрации. Примечательно, что грудь Телля (грудь Галы!) проросла розами из картины «Кровоточащие розы» (аллюзия усиливается тем же самым красным цветом, в котором выполнены цветы). Может статься, Дали предполагал, что его отец, видевший Галу на берегу Эс Льяне в 1929 году и ставший свидетелем зарождения их романа, не остался равнодушен к ее телу? Более поздние картины этой серии только усиливают это подозрение, и мы можем предположить, что Дали, болезненно относившийся к мужской силе своего отца, вполне мог начать фантазировать на тему того, что отец - более подходящий Гале партнер.Тирион был глубоко поражен этой и другими картинами того периода, в которых увидел страстное благоговение перед Галой. На первый взгляд кажется, что картина «Старость Вильгельма Телля» отражает враждебное отношение дона Сальвадора к союзу Дали и Галы. Но это всего лишь часть истории. За занавесом происходят некоторые «неприглядные вещи», как заметил один из биографов Дали: две женщины ублажают Телля (возможен оральный секс или мастурбация), в то время как двое - Дали и Гала - удаляются, охваченные стыдом или негодованием. Одна из женщин смотрит на гениталии Телля с ненасытной похотью. За этой сценой наблюдает неизбежный лев, чья тень угрожающе падает на экран. Кроме того, мы видим склоненную фигуру, напоминающую ранимую Галу из «Имперского монумента Ребенку-Женщине», и справа - обнаженное тело Галы, украшенное теми же красными розами, что и в «Человеке-невидимке», и в «Кровоточащих розах». Она обнимает мужчину - вероятно, Дали.Нехватка денег не оказывала никакого видимого воздействия на Дали, который как раз тем летом написал некоторые самые выдающиеся свои картины. Теперь, твердо обосновавшись в том пейзаже, который он любил, Дали, казалось, нисколько не был взволнован тем, что ему запрещалось видеться с семьей и близкими друзьями, ровно, как и тем, что его отец бессильно таился по другую сторону разделявшего их мыса, в Кадакесе. Но его картины того времени рассказывают совершенно иное. Он начал разрабатывать историю Вильгельма Телля, которая для Дали была историей о грозной личности отца, чья цель, сознательная или подсознательная, состояла в кастрации сына. В картине "Старость Вильгельма Телля", которую Робер Дешарн датирует 1931 годом, но которая была начата предшествующим летом, отец преследует пару Дали-Гала, присутствующую на этом полотне трижды: сначала замерев в тесном объятии, затем, справа, в позе, настойчиво напоминающей об Адаме с Евой и их изгнании из рая, и наконец, где-то совсем вдали, очевидно, что в процессе превращения в камни Порт-Льигата. Отец Дали изображается как бородатый гермафродит, а женщина рядом с ним, кажется, мастурбирует его, но ее рука скрыта позади полупрозрачного листа, на который падает тень льва - символа страха и мучений в бестиарии Дали. Если считать картины Дали скорее автобиографическими по своему содержанию, нежели строго сюрреалистическими, то "Старость Вильгельма Телля" являет собой очень хороший пример способа, каким художник использовал живопись для изгнания из себя проблем отношений с отцом, которая иначе превратилось бы в нечто совершенно неразрешимое и нерассасывающееся.С наступлением сезона штормов в Фигерасе Дали Куси тщательно обдумав сложившуюся ситуацию, решил переписать завещание, согласно которому он лишал своего сына наследства в январе 1931 года. Львиная доля состояния тем не менее по-прежнему предназначалась Анне Марии с непременной долей для «Тетушки». Законное право Дали на четвертую часть наследства - так называемую обязательную долю (la legitima) - было восстановлено, но отец заставил его подписать документ, прилагаемый к завещанию, в котором Дали признал, что уже получил 25000 песет (около 30000 фунтов стерлингов, в пересчете на нынешний курс) из упомянутой «обязательной доли». В качестве «компенсации» и «особой милости» Дали предназначалось символическая ежемесячная сумма в размере 200 песет (около 220 фунтов стерлингов), выплата которой была доверена Анне Марии. Завещание подтверждало, что художник был вновь принят в лоно семьи, но свидетельствовало о том, что Дали Куси в первую очередь намеревался позаботиться о дочери. Это было примирение с оглядкой - таково было желание нотариуса, - но все-таки примирение. Годом позже, удовлетворенный развитием отношений с сыном, Дали Куси составил еще одно завещание, согласно которому художник получал одну восьмую часть состояния, что вместе с ежемесячными выплатами соответствовало «обязательной доле» в полном объеме. В течение последующих пятнадцати лет нотариус еще девять раз менял свою последнюю волю. Все его завещания неизменно составлялись в пользу Анны Марии, чье благосостояние, естественно, было главной заботой Дали Куси, и в то же время они уже не нарушали законных прав его блудного сына.Отец всегда оставался в памяти Дали, так же как и два других «отцовских» персонажа: Пикассо и Фрейд. Дали не переставал хвастаться, будто бы он и Пикассо были друзьями, что маловероятно. Теперь он вознамерился исполнить одно из самых сильных желаний своей жизни: увидеть гения, который научил его тому, что настоящий герой - это сын, восстающий против отца и сокрушающий его. Создается впечатление, что художник лелеял одну маниакальную идею: до тех пор пока он не встретится с Фрейдом лицом к лицу, не услышит его голос, не будет говорить с ним и не будет им замечен, ему не избавиться от Сальвадора Дали Куси, нотариуса из Фигераса.Глава вторая. ЛоркаКраткая биография поэта Федерико Лорки и знакомство с ДалиЛидером каталонского авангарда и его теоретиком был, вне всякого сомнения, молодой Дали. Открытый всем новым веяниям и преклоняющийся перед мастерством великих итальянцев Возрождения, старых фламандцев, Вермеера и Веласкеса, именно в эти годы он напряженно ищет свой путь. Именно тогда, накануне сюрреализма, он ведет страстный спор об искусстве с другом - великим испанским поэтом Федерико Гарсиа Лоркой. Прожив три месяца в Резиденции, Дали успел узнать о непредсказуемом и обаятельном обитателе общежития - Лорке, который в то время находился дома в Андалузии. Сошлись они не сразу, хотя тотчас же, едва Дали узнал Лорку в 1922 году, в мадридской «Резиденции», он был им потрясен, изумлен. «Передо мною явились, как поэтическое чудо, его чистота и его грубость, его плоть и его прах, беспорядочно смешанные, кровоточащие, и благородный вишневый тон этой крови мерцал тысячами мрачных бликов затаившейся биологии, скрывающейся за оригинальностью формы». И все-таки они становятся друзьями, и остаются ими - в какой-то мере, быть может, ради удовольствия наблюдать, как раскрывается перед другим твое собственное величие. А может быть, в эти годы дерзкого и беспечного творчества их соединяет юношеское ощущение хозяев судьбы, роднит то чувство, вызванное переизбытком жизненных сил, будто истина принадлежит тебе. Или сходство натур, не знающих покоя, склонных к крайностям, страдающих... Хотя потом Сальвадор прямо-таки сбежит от этого вожделения Лорки или же просто удалится, потому что в глубокой тени поэта, как Дали выразится впоследствии, он никогда не терял ощущение собственного духа и собственной плоти. Чем более Дали будет становиться «сюрреалистом» и самым пошлым образом ожесточаться, тем более будет отдаляться он от Лорки. И не найти слов более резких, чем те, которыми художник оценивает Цыганский романсеро Лорки в апреле 1928 года, в письме, завершающем их переписку: Дали попросту дает Лорке отставку. В это время Дали увлечен Бунюэлем, что всем и демонстрируется. Возможно, жизнь и творчество Лорки обладали той мерой величия, которая оказалась непосильной для Сальвадора Дали.И все же именно он, наделенный высочайшей интуицией - а ей он был обязан своему цинизму, степень которого уж и вовсе не поддается словесной характеристике,- именно он, в конечном счете, понял Лорку лучше, чем кто-либо другой. Например, он говорил, что Федерико всегда становился на сторону смерти, часто рассуждал о ней и при этом излучал какую-то странную красоту. Дали восстал против самой мысли о том, чтобы представить поэта политическим мучеником: скорее он представлялся художнику «невинной жертвой гражданской войны в Испании, где царит и бьется в конвульсиях вселенская сумятица». Однако память у Дали была хорошая, в ней не затерялись его достаточно подловатые инвективы против Лорки, в стиле грязных сплетен. И тогда в контрапункт добавляется покаянная строка: «Всякий раз, когда я взываю из глубин моего одиночества к моему мозгу, и в нем восстает гениальная идея, к моей кисти, и она, подобно архангелу, творит чудо, делая мазок, я всегда слышу голос, хриплый и сладостно задыхающийся,- голос Лорки, который возглашает мне: Ole».Федерико Гарсиа Лорка родился на шесть лет раньше Дали, в 1898 году, в деревне Фуэнте Вакерос, возле Гранады. В 1918 году его отец, всеми уважаемый землевладелец, профинансировал издание первой книги сына «Впечатления и пейзажи», посвященной путешествию автора по Кастилии и северной части Испании. Также как и у Сальвадора, у Федерико был брат Луис, но в отличие от семьи Дали, в семье Лорки он родился вторым, но также долго не прожил. Детские годы Фернандо прошли в атмосфере поэтических образов старинных испанских преданий, песен, музыки. Отец играл на гитаре и пел старинные андалусские песни - "канте хондо", мать прекрасно играла на фортепиано. Всю жизнь Федерико будет черпать вдохновение в поэзии родного края, легенды и реальные случаи, услышанные в детстве, позже превратятся в стихи, романсы, пьесы. И опять же и Дали, и Лорка с раннего детства постоянно интересовались творчеством родного народа - живописью, песнями и бытом, они пронесли в себе эту ценность через все свое искусство. Сальвадора Дали можно назвать спасителем испанской и мировой живописи, а Федерико Лорку - своеобразным «испанским Пушкиным», ведь Лорка тоже выдвинул испанскую литературу на мир и именно он собирал все народные песни.«Ночью он проснулся. Лунный свет стоял в комнате. От этого ли света или от грустной прозрачной музыки, лившейся из гостиной, было нестерпимо жаль себя, жаль всех, и казалось, будто что-то большое не помещается внутри. Огромная апельсиновая луна смотрела в окно, слегка покачиваясь в такт музыке, и эти волны подносили ее все ближе, ближе...Федерико знал, что сначала отец будет петь самые жалобные песни, где слово «смерть» повторяется так же часто, как «любовь», и что эти песни он будет петь в одиночку, но потом гости потребуют более веселых куплетов и станут им подпевать. А потом закричат: «Севильяна!», или: «Алегрия!» - и начнут очищать место для танцев, и тут-то мать отправит Федерико в постель...«Худенький мальчик, которого привела к нему супруга сеньора Гарсиа, озорником не был, что вовсе не обрадовало дона Антонио, так как самые способные ученики принадлежали именно к этой категории. О прилежании и говорить нечего: на уроках Федерико сидел с отсутствующим видом, а когда учитель спрашивал его о чем-нибудь, поднимался и глядел удивленно, словно только что проснувшись. Дон Антонио пытался расшевелить его - подбадривал, упрекал, стыдил, но все оказалось бесполезно: мальчик отвечал учителю прямым взглядом, в котором не было ни раскаяния, ни смущения, а только безграничная отчужденность.И все же что-то мешало учителю зачислить мальчика в разряд тупиц и махнуть на него рукой. Там, за этими темными глазами, находился ревниво охраняемый мир, недоступный для него. Неужто недоступный? Это становилось уже вопросом самолюбия. Он решил поговорить с Федерико наедине, тщательно продумал разговор: начать отечески ласково, добиться чистосердечных ответов, затем суровость, пусть даже расплачется в конце концов, и тогда довершить завоевание мягкостью. Приказав Федерико зайти к нему после уроков, дон Антонио нарочно задержался: пусть посидит один в незнакомой обстановке». И опять же сравнение с Дали - Лорка также был погруженным в свой собственный мир учеником, и тоже он был единственным тайным любимцем у одного из учителей, который затем открыл в своем ученике новую грань. «Дверь была неплотно притворена; прежде чем войти, он поглядел в щель. Мальчик сидел посредине комнаты на стуле - тоненькие ноги не доставали до пола - и вертел головой, следя за солнечным зайчиком, метавшимся по стенам. «Опять кто-то балуется с зеркалом в саду», - мельком подумал учитель, толкая дверь. Федерико обернулся на скрип. Застигнутая врасплох улыбка дрожала на его лице; глаза, обычно сумрачные, доверчиво приглашали порадоваться маленькому чуду. И вдруг дон Антонио услышал в себе самом такую же бескорыстную радость. Чувство свободы и легкости охватило его. Все подготовленные слова провалились куда-то, новых не хотелось подыскивать». В 1919 году Лорка поселился в «Рези» через два года после Бунюэля (продолжавшего числиться в Мадридском университете), а в 1920 году в Мадриде состоялась премьера его первой пьесы «Злые чары бабочки». Спектакль освистали. В 1921 году в столице появилась первая «Книга стихотворений» Лорки, получившая благоприятный отзыв на первой полосе испанской прогрессивной газеты «El Sol», который мог быть прочитан Дали, не пропускавшим ни одного ее номера. Летом 1922 года Лорка участвовал вместе с Мануэлем де Фальей в организации фестиваля фламенко в Гранаде. А к осени его с нетерпением ждали в «Рези». Дали встретил блестящего молодого андалузца в начале 1923 года, когда Лорка вернулся в «Рези» после долгого отсутствия. У них было много общего: они разделяли любовь к поэзии Рубена Дарио и к Франции, став германофобами еще во время Первой мировой войны; детство обоих было наполнено музыкой и особенно фольклором; они остро чувствовали социальную несправедливость, и с раннего возраста их отношения с собственной сексуальностью складывались непросто. Похоже на то, что они сразу же понравились друг другу. Тремя годами позже Дали сказал барселонскому художественному критику Себастьяну Гашу, что их великая дружба держалась на яростном контрасте между «исключительным религиозным духом» поэта и его собственной, не менее значительной, антирелигиозной душой, что приводило к постоянным полуночным дискуссиям. Во всяком случае, Дали эта встреча сильно взволновала, о чем он написал в «Тайной жизни»:«Мне было ясно, что мои новые друзья были намерены взять от меня все, не давая взамен ничего, - все, что они могли бы мне предложить, у меня есть и, надо сказать, в большом количестве и лучшего качества. Однако личность Федерико Гарсиа Лорки произвела на меня огромное впечатление. То был поэтический феномен, уникальный, цельный - поэзия во плоти с пульсирующей кровью, трепещущая и живая». Лорка предполагал, что именно он был прототипом героя фильма «Андалузский пес». Сказав одному из друзей в Нью-Йорке: «Бунюэль произвел на свет маленький кусочек киношного дерьма - «Андалузского пса», и пес - это я». Бунюэль был не согласен с этим обвинением. Однако в Резиденции южан-андалузцев иногда снисходительно называли «андалузскими щенками», а Лорка, самый яркий из южан, стал знаменитым поэтом. Причем Бунюэль и Дали далеко не все принимали в его поведении и творчестве. Лорка знал, с какой неприязнью Бунюэль относится к гомосексуализму. И на конец, сцена, в которой главный герой вдруг оказывается на кровати, а затем «возвращается к жизни», напоминает представление поэтом собственной смерти и воскрешения - спектакль, не раз разыгранный в Резиденции. Разве мог Лорка не заметить этих совпадений? Его могла поразить сцена, придуманная, по словам Бунюэля, Дали, в которой герой в платье горничной неуверенно едет на велосипеде по парижской улице и в конце концов падает в сточную канаву. «Женственный характер этих оборочек выявляет в нем кастрата», - пишет один из исследователей Бунюэля. Об «Андалузском псе» много говорилось в барселонской прессе. Даже каталонские противники сюрреализма во главе с Себастьяном Гашем признавали, что фильм производил ошеломляющее эмоциональное воздействие на зрителя. Его шокирующие образы неделями преследовали воображение. Через несколько дней после премьеры, на которой Дали, похоже, не присутствовал, художник сел в парижский поезд с картинами для экспозиции у Гоэманса.Смутная тоска сжимает сердце его матери, она предчувствует гибель сына...О том, что в юности Федерико Гарсиа Лорка и Сальвадор Дали были друзьями, биографы сообщают, как о чем-то само собой разумеющемся, словно бы и не замечая, какая это редкость - дружба, а не просто приятельские отношения между людьми, отмеченными печатью гениальности. Не часто судьба сводит людей такого масштаба, и еще реже они оказываются способны понять и оценить друг друга.Эта дружба длилась долго - шесть лет. Срок в юности огромный, причем для обоих это самые важные в жизни годы: время обретения себя, канун взлета. История их дружбы драматична. Да иной она и не могла быть, ведь сошлись не просто несхожие, а полярно противоположные натуры, антиподы по складу души, ума, таланта. Были в истории этой дружбы свои высоты и провалы, были ссоры, исповеди, пирушки, блуждания по ночному Толедо, общая работа для театра, шутовские выходки и даже совершенно детские игры, о которых рассказала в своих воспоминаниях Анна Мария Дали. Была и перемена декораций: сначала шумное студенческое общежитие в Мадриде, где рядом с Дали и Лоркой жили те, кому в недалеком будущем предстояло стать цветом испанской культуры, а после - открытый ветрам, небу и морю белый дом на скалистом берегу Кадакеса, где вырос Дали. Там дважды гостил Лорка. Второй раз - долго, три летних месяца 1927 года. Были в этой драме и другие действующие лица: отец Дали, полюбивший Лорку, как сына, сестра Дали Анна Мария, сумасшедшая старуха-рыбачка, знаменитая Лидия, изрекавшая афоризмы, которые потом становились названиями картин Дали. Был и хор - как в античной трагедии. Эту роль исполнила мадридская студенческая компания, поначалу высмеявшая перемазанного красками юного каталонца с неизменным томиком Фрейда под мышкой, а после, увидав рисунки, простившая ему все: и нелепое высокомерие, и кудри до плеч, и бакенбарды, и плащ до пят (это в Университете, где хорошим тоном считались свитер и короткая английская стрижка) и дурацкую шляпу с полями.Если в Толедо Дали, Лорка, Бунюэль и Хосе Бельо приятно и весело проводили время, то в Мадриде они, разумеется, вписались в ночную жизнь города, включающую посещение модного клуба «У Пастора» в «Палас-Отеле», который прославился после приезда в Мадрид братьев Джексонов - негритянского джаз-банда из Нью-Йорка. Дали к этому времени стал горячим поклонником джаза, и большая часть его денег, так же как и Бунюэля, уходила на покупку модных пластинок.«Одержимый живописью и фанатично преданный искусству, Дали был изначально внутренне одинок, - вспоминает один из друзей,- и мучительно неловок в общении. Он был, что называется, не от мира сего». Дали не вел счета деньгам и, пока они водились, неизменно всюду платил за всех. (Ознакомившись с астрономическим счетом, отец было заподозрил, что сын содержит гарем, и свел ежемесячную сумму к минимуму. Что до гарема, то отцовские подозрения были абсурдны: «Сальвадор не видел ничего кроме себя и живописи».)Трудно представить их вместе - такого Дали, о котором сейчас мало кто знает (не зря же так долго и настойчиво он лепил свою гротесковую маску), и Лорку, «дитя добра и света». Дали инстинктивно сторонились, к Лорке тянулись, безоговорочно и радостно принимая его магическую легкую власть. Немногим дано было догадаться о затаенности и глубине этой натуры, и одним из немногих был Дали.«Жизнь сплошной праздник, но тревога, ощущаемая в жизни страны оставляет следы мрачности в его поэзии. Убит друг знаменитый тореро Игнасио Санчес Мехиас. Поднимает голову фашизм. По приказу генерала Франко, его называют невидимым диктатором Испании, бомбят республиканскую Астурию. В эти кровавые дни Федерико заканчивает пьесу "Иерма". В эти же дни Лорка дает интервью газете "Эль Соль", в котором недвусмысленно дает понять, на чьей стороне его симпатии. Разгневанная респектабельная публика пытается сорвать премьеру. Но народ с галерки спасает положение».«К июню ни для кого не секрет, что против республики готовится заговор. "Кто ударяет первым, тот ударяет дважды!" В это тревожное время Федерико собирается ехать в Гранаду на день святого Федерико - праздник их семьи. Друзья отговаривают его - в Гранаде очень сильны реакционные силы. Более того, более осторожные предлагают временно уехать в Америку. Но Федерико смеется - что может случиться со мной дурного в моей Гранаде?» Надо сказать, что Лорка всегда чувствовал боль своего народа, всю несправедливость и опасность поднимавшего голову Фашизма, но тем не менее отправился в 1936 году в город, где была наибольшая сила реакции.Внутренне одинокий человек, хочет он того или нет, живет прошлым. И оттого в поздних работах Дали все отчетливее перекликается с юностью, оттого в старости он шлет Бунюэлю, которого не видел более полувека, кассету с видеозаписью, сделанную специально для него: похожий на тень восьмидесятилетний Дали поет для друга каталонскую песню о несчастной женщине, утопившей свое дитя. (Бунюэль ответил: «Что было, то прошло», но, думается, говорил он не о давней дружбе, а о жизни. Через три месяца его не стало.) Да, в списке действующих лиц этой истории был и злой гений - Луис Бунюэль, который старался и, надо сказать, преуспел в порче отношений Дали и Лорки. В 1987 году в Испании были опубликованы письма Дали, адресованные Лорке, - огромный, взволнованный, сбивчивый монолог, речь об искусстве, обращенная к другу, понимающему с полуслова. И теперь уже совершенно очевидно, что не Лорка, как считалось прежде, попал под влияние сюрреалиста Дали. Все было иначе - с точностью до наоборот. Хотя бы потому, что, когда они дружили, Дали-сюрреалиста еще просто не существовало. Все те годы Дали был убежденным кубистом, приверженцем точности, и свято верил в могущество рациональной формулы, добываемой разумом и трудом. Всеми силами души Дали противился влиянию Лорки, которого воспринял как олицетворение беззаконной стихии, первозданного животворящего хаоса. И чем сильнее завораживала его эта «поэтическая вселенная», тем яростнее он искал противовес стихии, ту самую формулу, которая восторжествовала бы над Тайной. Федерико Гарсиа Лорка, так же как и Дали, был горячим поклонником Дарио и на страницах своей первой книги «Впечатления и пейзажи» (1918) воспроизвел образ Лотреамона, который в свою очередь использовал Рубен Дарио в «Странных людях», с описанием жуткого воя собак на луну. Возможно, что Дали также читал «Странных людей». Если же нет, то, может статься, Лорка говорил ему об этой книге. Но наверняка в Резиденции он читал перевод Гомеса де ла Серны «Песен Мальдорора» (в то время Хосе Бельо, заинтригованный рассказами Рафаэля Альберти, одолжил книгу у Хосе Морено Вильи), и в его воображении Лорка - искуситель стал ассоциироваться с этим бунтующим героем. «Тень Мальдорора с тех пор парит над моей жизнью, - загадочно пишет Дали в «Тайной жизни», - и как раз в это время на нее наложилась другая тень - Федерико Гарсиа Лорки, омрачившая девственную незапятнанность моего духа и моего тела».«К тому времени я успел познакомиться сразу с несколькими элегантными женщинами - мой мерзостный цинизм отчаянно жаждал утолить на этой ниве нравственный и любовный голод. Я стал избегать встреч с Лоркой и компанией, которая все очевиднее становилась его компанией. То был апогей его влияния, которому никто не мог противиться, и, наверное, тогда, единственный раз в жизни, мне довелось узнать нечто подобное мукам ревности. Едва ли не каждый вечер мы всей компанией шли по Пасео де ла Кастелья в кафе, заранее зная, что и сегодня во всем блеске нам предстанет Федерико, этот огнедышащий алмаз. И часто я вдруг срывался и бежал от них со всех ног, прятался три, четыре, пять дней… Никто так и не выведал у меня тайну этих исчезновений, и пока что - пока что! - я не склонен приподымать завесу.Лорка же, как и ваш покорный слуга, был не престо личностью - самобытность его натуры хлестала через край, ежесекундно давая тысячу поводов для возникновения личных счетов. Следовательно, у Лорки было куда больше шансов встать к стенке, чем у прочих испанцев. Он ощущал жизнь как трагедию, и росло это ощущение из того же корня, что и знание своей трагической судьбы у испанского народа».Вскоре Дали вернулся в Мадрид, чтобы продолжить ученье в Академии, а в июне ему предстояло сдать экзамены по четырем предметам, которые он усиленно изучал как «вольнослушатель». В столице Дали встретил Лорку и Бунюэля, на короткое время приехавшего из Парижа. Они сфотографировались в парке у реки Мансанарес вместе с Хосе Морено Вилья и еще одним другом из Резиденции - Хосе Рубио Сакристаном.Федерико Лорка говорил, что «Мастер создает обобщенные художественные образы, выстраивает сложные, строго продуманные композиции "хаоса" болезненных видений. Его картины очень выразительны, красивы по цвету, он - великолепный рисовальщик: линии в его работах изысканны и динамичны одновременно». С. Дали также блистательный "конструктор" (по определению Ф. Лорки) - в его полотнах всегда есть строгая архитектоника, внутреннее равновесие частей.Описание картин с ЛоркойВ 1925 году Страстная Неделя началась 5 апреля. Пятью днями ранее Сальвадор Дали Куси, его жена Каталина и дочь Анна Мария уехали в Кадакес для подготовки дома в Эс Льяне к приему гостя. Солнце светило вовсю, и гора Пени, как и вся эта часть побережья, благоухала ароматом цветущих трав и диких цветов. Сальвадор и Лорка приехали из Фигераса на такси около полудня, и семнадцатилетняя Анна Мария едва могла дождаться встречи с молодым поэтом, находящимся в зените своего обаяния и славы. Обед был накрыт на террасе, затененной эвкалиптом, на самом краю пляжа, в нескольких метрах от моря. «Ко времени подачи десерта, - вспоминала Анна Мария, - мы стали такими хорошими друзьями, будто были знакомы всю жизнь».Лорка, определенно нуждавшийся в поддержке, прочел семейству Дали и нескольким друзьям свою новую, еще не поставленную пьесу «Мариана Пинеда». Анна Мария вспоминала, что была вся в слезах, когда он кончил читать, а ее отец просто сиял от восторга. Что до Сальвадора, то он с ликованием оглядывался вокруг, как бы спрашивая: «А чего вы еще ожидали?»В конечном итоге, увлеченный Сальвадором, Лорка раскрыл перед обитателями этого дома все богатство своих талантов. Здесь были и импровизированные поэтические выступления, и анекдоты, и фокусы, и пантомима, и фортепьянные импровизации на музыкальных вечерах у Пичотов в Эс Сортеле, и даже паузы угрюмости для равновесия. Вскоре все члены семейства Дали стали его поклонниками.Одно из его кубистических полотен - «Натюрморт» (1924), известное также под названием «Бутылка рома с сифоном», привлекло внимание критиков и публики. Оно многим было обязано итальянским «метафизикам», особенно - Моранди, ранние работы которого поразили Сальвадора в «Valori Plactici». Однако не все одобрили эту картину Сальвадора. «На ней изображена пища уже после того, как ее съели», - отметил в своем обзоре критик журнала «Buen Humor» («Здоровый юмор»). «Предложенные зрителю груши слишком зелены, чтобы их можно было использовать по назначению, а бутылка полупустая потому, что из нее уже пили». Лорка послал вырезку из этой статьи Дали, вернувшемуся в Каталонию, со следующим комментарием: «Мне кажется, что ее написал Мануэль Абриль. Это вполне в его стиле». Дали поспешил сообщить Лорке о блестящем успехе выставки, отмеченном критиками и покупателями, но послал ему только неблагоприятный отзыв и добавил, что остальные столь хвалебны, что не представляют интереса!". Особое внимание зрителей привлекли картины «Бутылка рома с сифоном» (вскоре подаренная Лорке), прекрасная «Венера и моряк» и «Женщина у окна», на которой Анна Мария, стоя спиной к зрителю, созерцает бухту Кадакеса из окна семейного дома в Эс Льяне. Здесь еще нет ни малейшего намека на сюрреализм. На основе зарисовок необычного ритуала Лорки и фотографии, сделанной Анной Марией, снявшей поэта во время одного из подобных представлений на террасе дома в Эс Льяне в 1925 году, Дали задумал картину под названием «Натюрморт» («Приглашение ко сну»). Эта работа, законченная в 1926 году, является, по всей видимости, первой из того цикла, который Рафаэль Сантос Торроэлья соотносил с «периодом Лорки». Очертания головы поэта угадываются безошибочно. Рядом с ней Дали поместил одно из тех непонятных «приспособлений», которые стали постоянно появляться в его работах начиная с 1926 года. Эти штучки с круглыми отверстиями в центре и веретенообразными ножками, неприличные и неустойчивые, возможно, обозначали женскую сексуальность, по-разному пугавшую и Дали, и Лорку. На заднем плане картины, над головой поэта изображен аэроплан - намек на точность и стерильность машинного века, столь же дорогого сердцу Дали, как и Маринетти, автора футуристических манифестов. Сантос Торроэлья доказал, что в эскизе к «Меду слаще крови» голова, лежащая на береговой линии, представляет собой версию головы Лорки. В окончательном варианте черты поэта узнаются уже безошибочно. Что касается застывших черных теней от инструментов и разбросанных предметов - это дань Де Кирико, несколько репродукций картин которого были напечатаны к тому времени в «Сюрреалистической Революции». Подобные тени отныне станут характерной чертой работ Дали. Эскиз к «Меду слаще крови» интересен еще и тем, что Дали вводит в него предмет, повторяющийся в его картинах этого периода, а именно - странный цилиндр - трубочку, лежащий рядом с головой Лорки. Дали утверждал в «Трагическом мифе об «Анжелюсе» Милле» (1933), что это был «бредовый образ», представший перед ним в стихийном, мучительном, необъяснимом соединении со знаменитой картиной Милле «Анжелюс». Это видение родилось во время сумасшедшей гребли на лодке в Кадакесе: «...белый, освещенный солнцем, вытянутый цилиндрический предмет с закругленными краями и несколькими неровностями. Он лежал на коричнево-фиолетовой земле. Вся его округлая поверхность ощетинилась маленькими черными палочками, направленными во все стороны». Дали, которому никоим образом нельзя доверять, когда дело касается дат, относит эпизод к 1929 году, однако присутствие этой галлюцинации в эскизе к «Меду слаще крови» заставляет предположить, что художник пережил ее по меньшей мере тремя годами раньше.Дали был горд впечатлением, которое произвел Лорка с его многочисленными талантами на каталонцев. В статье Гаша высказывалось сожаление о менталитете рядовых каталонцев, для которых остальная Испания, может быть, кроме Андалузии, оставалась закрытой книгой, и все, что ни приходило из-за Эбро (каталонской южной границы), считалось ересью. Знаменательно, что на той же странице журнала фигурировал и отрывок, посвященный балету «Ромео и Джульетта» в постановке Дягилева, декорации для которого выполнили Макс Эрнст и Хуан Миро. К представлению в Барселоне как критики, так и зрители отнеслись равнодушно. Похоже, что Дали видел спектакль и даже встречался с Дягилевым. Из некоторых репортажей того времени известно, что он, вслед за Миро, был приглашен для оформления сцены «Кармен» в постановке Русского балета. Проект так и не осуществился, но это приглашение могло весьма обнадежить Дали в его намерении достичь всемирной славы. «Ассоциативные связи и постоянное обновление навязчивых идей позволяют, как в недавней картине Сальвадора Дали, представить в процессе ее написания шесть симультанных образов, причем ни один из них не подвергается изобразительной деформации - торс атлета, голова льва, голова генерала, лошадь, бюст пастушки, голова мертвеца. Дали, одетый в коричневую куртку из домотканого сукна, грубого и теплого, и бежевые брюки, выглядел как заправский «спортсмен». Просторная одежда оставляла много места для свободы стройного, мускулистого тела. Это была своего рода униформа. Дали никогда не снимал ее, бывая в Барселоне, и она издавала затхлый душок провинциального базара. Его волосы - иссиня-черные, очень прямые - были зализаны назад с помощью большого количества бриолина. Лицо, блестящее, как расписанный глазурью фарфор, с кожей коричневого цвета, гладко натянутой будто на барабан, выглядело так, как если бы над ним только что поработал театральный или киношный гример. Крошечные усики - едва заметная линия, будто проведенная скальпелем хирурга, - украшали верхнюю губу. Это было восковое лицо ребенка, тяжелое и неподвижное, на котором с необыкновенной силой светились маленькие, свирепые глазки. Жуткие глаза, глаза сумасшедшего.Голос - грубый и хриплый. Настолько хриплый, что казалось, будто он страдал хронической осиплостью. Художник был чрезвычайно болтлив. Зловещая улыбка - Дали никогда не смеялся громко и открыто - обнажала маленькие острые зубы, похожие на режущие инструменты. Его речь, производившая поначалу впечатление лихорадочного потока слов, была в действительности логичной и аргументированной. Он казался человеком, которому после огромных усилий в поисках решения многих моральных и этических проблем удалось, наконец, выстроить четкое кредо и которое он стремился изложить с возможной ясностью».Самым важным для меня тогда было как можно больше нагрешить - хотя уже в тот момент я был совершенно очарован поэмами о Святом Иоанне Крестителе, которые знал лишь по восторженным декламациям Гарсиа Лорки. Но я уже предчувствовал, что настанет день, и мне придется решать для себя вопрос о религии. Подобно Святому Августину, который, предаваясь распутству и оргиям, молил Бога даровать ему Веру, я взывал к Небесам, добавляя при этом: «Но только не сейчас. Ну что нам стоит подождать еще немножко...»Расстреляли Гарсиа Лорку на рассвете неподалеку от Гранады 18 августа 1936 г. В него сажали пулю за пулей, а он все вставал, все приподымался пока не затих, вцепившись руками в красноватую землю...«Оле! Таким чисто испанским восклицанием встретил я в Париже весть о смерти Лорки, лучшего друга моей беспокойной юности.Это крик, который бессознательно, биологически издает любитель корриды всякий раз, когда матадору удается сделать удачное «пассе», который вырывается из глоток тех, кто хочет подбодрить певцов фламенко, и, исторгая его в связи со смертью. Ночами он не мог заснуть, если мы все вместе не шли его «укладывать». Но и в постели он все равно умудрялся до бесконечности продолжать самые возвышенные, исполненные духовности поэтические беседы, какие только знал нынешний век». И почти всегда кончались они разговорами о смерти, и прежде всего - о его собственной смерти. Фернандес Альмагро не заметил, что Анну Марию, с которой Дали написал не менее двенадцати портретов, стало оттеснять навязчивое присутствие Лорки в творчестве художника. Во время его приезда в Кадакес весной 1925 года Дали сделал несколько предварительных набросков поэта, разглагольствующего на тему собственной смерти. Эти жутковатые пророчества и сцены Лорка любил разыгрывать в своей комнате в Резиденции, как вспоминал Дали, после «наиболее трансцендентальных бесед нашего столетия о поэзии». Дали описывает это действо по меньшей мере дважды на французском языке. Английский пересказ, выполненный поэтом Джеральдом Маланга, отличается наибольшей живостью:«Лорку мучила навязчивая идея. Он постоянно говорил о собственной смерти и часто не мог заснуть, пока кто-нибудь из друзей не посетит его перед сном. Однажды утром Лорка инсценировал свою смерть. Он сказал: «Сегодня второй день моей смерти. Мой гроб несут по улицам Гранады». И еще: «Балет смерти внутри моего гроба». К вечеру стали собираться люди, лицо каждого приходящего искажалось мукой, а Лорка хохотал, видя ужас на лицах, и расслаблялся, становился счастлив и спал очень хорошо.Лорка изображал и напевал все, о чем говорил, особенно все, что касалось его кончины. Он придумывал мизансцены, изображая ее мимикой, жестами: «Вот,- говорил он,- смотрите, каким я буду в момент своей смерти!» После чего исполнял некий горизонтальный танец, который должен был передавать прерывистые движения его тела во время погребения, если спустить по откосу его гроб с одного из крутых склонов Гренады. Потом показывал, каким станет через несколько дней после смерти. И черты лица его, от природы некрасивого, внезапно озарялись ореолом неземной красоты и даже обретали излишнюю смазливость. И тогда, не сомневаясь в произведенном впечатлении, он бурно торжествовал победу, радуясь абсолютной поэтической власти над зрителем».В конце июля 1928 года в Мадриде было издано «Цыганское романсеро» Лорки. Успех книги был ошеломляющим. Один известный критик заметил, что Лорка создал «наиболее личностный и оригинальный инструмент поэтического выражения на испанском языке со времен великих новшеств Рубена Дарио». Более высокой оценки невозможно себе представить. Другие критики также оценили его. Романсы, весьма оригинально соединившие в себе традиционные и современные элементы, удались не только с точки зрения критиков, но и читающей публики, и первое издание было распродано очень быстро. В возрасте тридцати лет Лорка мгновенно стал знаменитым и любимым молодым поэтом Испании, живым классиком.В августе Дали взялся за тщательное и аналитическое исследование «Цыганского романсеро»: многие из вошедших в сборник восемнадцати стихотворений он уже знал наизусть. В начале сентября он написал длинное письмо Лорке, в котором по пунктам сформулировал свое неодобрение, одновременно утверждая, что романсы обладают «поразительной поэтической сущностью, которая не знает себе равных ни в прошлом, ни в настоящем». Как Лорка и ожидал, зная «Антихудожественный манифест» и последние статьи Дали, художник нашел его романсы слишком традиционными, слишком перегруженными местным колоритом, привязанными к «лирическим нормам прошлого», несмотря на намерение поэта быть современным.Эдвард Джеймс, импульсивный и непредсказуемый, был, как всегда, в своем репертуаре! Благодаря своей неспособности долго находиться на одном месте он удостоился стать свидетелем воссоединения Дали и Лорки. Лорка теперь достиг расцвета своей славы как самый знаменитый поэт и драматург Испании. Федерико был в таком восторге от встречи с Дали, что позволил себе нечто совершенно ему не свойственное пренебрежение к другим людям. Вечером 28 сентября он должен был участвовать в поэтическом и музыкальном концерте в его честь. Зал был полон, оркестр и хор наготове, возбуждение нарастало... Но поклонники Лорки ждали напрасно. Харизматический поэт уехал вместе с Дали к морю в Таррагону без каких бы то ни было объяснений.Лорка находился в Барселоне в связи с постановкой своих пьес и был предметом разных толков в городе. В интервью, которого удостоился молодой журналист Хосеф Палау-и-Фабре, будущий исследователь творчества Пикассо, поэт без умолку повторял о возобновлении отношений с Дали. Они задумали совместную работу, они вместе займутся декорациями... «Мы близнецы душой, - говорил он. - И вот вам доказательство: семь лет мы не видели друг друга, но мы находим согласие буквально во всем, будто бы никогда не прерывали наших бесед. Сальвадор Дали - гений!» Замечание поэта о том, что их души-близнецы, вызывает в памяти сделанный Лоркой в 1927 году рисунок - портрет художника, где он трактован как один из Диоскуров, если верить словам Дали.В сентябре до Дали в Париже дошли слухи, что Лорка казнен фашистами в своей родной Гранаде. Сначала друзья поэта не поверили в это, но мало-помалу, поскольку бунтовщики не предоставляли никаких доказательств того, что поэт жив, и становились известны новые подробности о жестоких репрессиях в Гранаде, ужасная правда обнаружилась. Никаких свидетельств о реакции Дали, относящихся к тому времени, не сохранилось. Однако в «Тайной жизни», когда Дали уже начал переписывать историю, он вспоминает:«Когда началась война, мой большой друг - поэт горькой судьбы Федерико Гарсиа Лорка - был казнен в Гранаде, занятой фашистами. Его смерть превратили в пропагандистское знамя. Это подлость, потому что всякий и каждый знал не хуже меня, что на всей планете нет человека аполитичнее Лорки. Он умер не за политическую идею, ту или иную. Он пал жертвой всеобщей судорожной сумятицы - испанской Гражданской войны. И на этой войне люди убивали друг друга не только за идею. Случалось, сводили счеты - личные счеты. Лорка же, как и ваш покорный слуга, был не просто личностью - самобытность его натуры хлестала через край, ежесекундно давая тысячу поводов для возникновения личных счетов. Следовательно, у Лорки было куда больше шансов встать к стенке, чем у прочих испанцев. Он ощущал жизнь как трагедию, и росло это ощущение из того же корня, что и знание своей трагической судьбы у испанского народа».Дали начал работу над картиной «Галлюциногенный тореадор» в Порт-Льигате весной 1969 года, после трудоемкой подготовки предварительных эскизов к ней. Размеры картины были почти такими же, как и у полотен «Святой Иаков Великий», «Открытие Америки Христофором Колумбом» и «Вселенский Собор» (398,8 х 299,7 см).Основным мотивом картины является двойной образ, увиденный Дали на ярлыке коробки с карандашами. Писатель Луис Ромеро, проводивший ежегодно некоторое время в Кадакесе, впервые встретил Дали в 1951 году после выхода в свет «Мистического манифеста» и с тех пор постоянно навещал его в Порт-Льигате. Он давно работал над книгой о Дали, но издание роскошного тома «Дали Дреже» помешало ему осуществить свой замысел. Тогда Дали предложил: почему бы не написать книгу, взяв за основу его великую новую картину, к которой он только что приступил, тем более что она должна явиться «антологией всего его творчества»? Он посоветовал Ромеро разбить книгу на двенадцать частей, поскольку площадь картины - двенадцать квадратных метров. Ромеро принял предложение и подписал контракт. Прошло шесть лет, прежде чем бесценная книга «Все Дали в одном лице» была опубликована.Таким образом, присутствие Лорки в работах Дали, посвященных корриде, кажется неизбежным. Отправной точкой стала коробка с карандашами. В торсе Венеры Милосской, изображенной на ее поверхности, он вдруг увидел лицо тореро. То был готовый двойной образ. Рейнольд Морз посчитал это открытие «параноидно-критическим», но вряд ли оно связано с паранойей. Внимая совету Леонардо да Винчи, Дали был склонен видеть образы даже в пятнах на стене. На этот раз он различил печальное лицо точно так же, как в свое время разглядел лицо Пикассо на фотографии африканской деревни.Подобные образы, помимо всего прочего, - это еще и знак любви к пейзажам Верхнего Ампурдана, которые художник обожал с детства и с которыми он сам всегда будет ассоциироваться: к пейзажам Кадакеса, Порт-Льигата и «бредоносного» мыса Креус, чей причудливый театр оптических иллюзий научил его понимать природу метаморфоз и где однажды весенним днем 1925 года он, Анна Мария и Федерико Гарсиа Лорка ели бутерброды у подножия скалы под названием Орлица.«Бесконечная загадка». Дали верен своему принципу умножения образов, расчленяя их на производящих "отцов" и творимых "детей". Такой вегетации бездумно предаются все: распростёртый философ, лицо циклопа, собака, мандолина, мифологическое животное, лапа которого ещё остаётся в поле нашего зрения. Но есть ещё лицо, окрашенное в тёмные, оплывающие тона. Своей параноической пульсацией оно подаёт сигналы опасности, выражает чувство коллективного страха. В комментариях к картине Дали явно выделяет несколько разных образов - «берег около мыса Креус с женщиной сзади, которая ремонтирует парус, и лодкой (возможно, намек на знакомую рыбачку Лидию)», «лежащий философ», «Лицо великого одноглазого кретина (появление лица Лорки, также признак одного из символов - оглупленные лица Дали и сестры)», «серая гончая», «мандолина, ваза с персиками и две груши (груши ранее появлялись в одном из натюрмортов, посвященном Лорке)», и «мифологическое животное» - которые в результате и собираются в картину».Дали никогда не забывал о Лорке, присутствие которого переполняет его работы. Призрак поэта сопровождал Мастера до самого конца. Возможно, величайшей трагедией этой жизни оказалась неспособность по-настоящему дорожить дружбой с великим поэтом; в дальнейшем история сама распорядилась, чтобы это вообще стало невозможным. ЗаключениеВ жизни Сальвадора Дали было всего четыре человека, которые указали ему путь - это были его мать Фелипа Доменеч, отец Сальвадор Куси, жена самого Сальвадора - Гала (Елена Дьяконова) и единственный друг - Федерико Лорка. Одна стала для него символом всегда побеждающей святости и упорного желания победы в мире, другая же направляла его энергию в правильное русло и также была одним из символов победы и действие, отец был символом упорства, именно он внушил Сальвадору умение аргументировать свои слова, и отцу принадлежит идея собирать история становления Дали, и еще один, друг, показал ему действительно мощный фонтан силы, целеустремленности и стал для него самым главным человеком в плане дружбы. Самыми часто появлявшимся в картинах Дали образами были отец и Лорка, соответственно, это были фигура постоянного преследователя и силуэт головы. И с этими двумя людьми Сальвадора связывали очень крепкие узы жизни, многие ситуации схожести и противоречия, ссоры и затем наступающий мир постоянно происходили в их миру - один создавал и делал, другой оценивал и заносил в историю, третий советовал и решал. И нельзя точно сказать, к кому все перечисленное относилось, ведь они хорошо знали друг друга и каждый мог сделать в разный период все или что-то одно из перечисленного. И цель курсовой была как раз разобраться в отношениях Сальвадора с отцом и Лоркой, разъяснить некоторые неизвестные или непонятые места в их истории, а также подробно разъяснить смысл некоторых, наиболее популярных картин. С отцом Сальвадора Дали связывали многие нити, из которых и сплелся клубок противоречий, который тянулся через всю жизнь великого художника современности. С самого детства Дали начал свой странный для его современников, но, безусловно, сейчас правильно оцененный, путь - выделяться из толпы своими поступками. В детстве Сальвадор был очень стеснительным и постоянно замкнутым в себе ребенком, из-за чего он попадал в ситуации, которые обычные люди даже не считали проблемой. Но Сальвадор не был обычным человеком! Начиная с истории рода, а точнее с фамилии и имени, которые имели много разных значений и были приятны для честолюбивого ума художника, проходит история через местность, в которой бушует сильнейший ветер и горы которого складываются в самые странные образы, и останавливается на самом художнике. С детства Дали был отмечен несколькими событиями - первое было то, что у Сальвадора был ранее родившийся брат, который умер до рождения самого Дали, почти то же самое было и у Федерико Лорки, только наоборот. С Лоркой его связывает и другое - с младых лет они начали прислушиваться к голосу и видам своего народа, связав эти знания со своим подъемом в искусстве. Также связывает и то, что оба были самопогруженными в свой собственный мир, из которого их не могло вырвать ничто, поэтому они попадали в разные нелепые ситуации. Однако Дали, чуть попозже осознал полезность такого способа справиться со своей застенчивостью и стать знаменитым, начал целенаправленно удивлять и шокировать окружающих своими поступками. В их числе оказались близкие люди, и отец в частности. Стыдливость и казавшееся тугоумие привели отца в подозрение, что у Сальвадора некий тормоз в голове и поэтому казалось, что из сына ничего не получиться. Но уже начавший пробуждаться художественный ум привел к тому, что, благодаря хорошим учителям по искусству в школах, Дали стал удивлять своими художественными приемами. Вот тогда-то отец и понял, что сына ждет пусть и не столь стабильное по доходам, но хорошее будущее художника. Но первое поступление и последующие за ним события опять показали, что Дали-младший и не собирается сдавать свою позицию «всегда быть заметным». Обычная уже замкнутость, погруженность в работу и учебу позволили ему быстро изучить все модные тогда направления и выявить, что ни одно направление ни дает столько, сколько дало подробное изучение классического искусства. Оно же позволило Сальвадору превзойти других современников и выявить те характерные особенности, присущие его живописи. Примерно тогда же отцу с начала первой выставки пришла идея собирать в альбом все заметки об творческом пути сына, и еще произошло одно событие - приехал Федерико Лорка, прибывший в резиденцию по приглашению. Испанский поэт, который уже к тому времени ставший знаменитым и любимым народом певцом, поразил Дали. Лорка поражал всех своей энергией, какой-то почти первобытной силой, которая образовалась в слиянии характера поэта и силы народной песни. Также у Лорки была еще одна причина, по которой он сразу и без особых трудностей завоевать сердца своих слушателей - это его обаяние и красота. Именно поэтому Дали старался уйти оттуда, где слушали Лорку, боялся, что тоже попадет под влияние поэта, что столь долго создаваемая оболочка «обмана, мистификаций и тщеславия» падет под натиском этого «огнедышащего алмаза» и его характер будет не замечен. Именно поэтому Сальвадор Дали совместно с Бунюэлем создал сюрреалистический фильм «Андалузский пес» (название указывает на родину Лорки - Андалузию), чтобы оскорбить и огорчить поэта, в основном это достигалось сценами, явно указывающими на то, что сейчас и показывается в фильмах про Дали и можно считать сейчас ошибочным, то, что Лорка был гомосексуалистом, хотя на самом деле у него и у Дали были просто горячие, страстные сердца с разными полями. И как бы Дали не пытался не общаться, не встречаться с Лоркой, стараться отдалиться от него, издевался над чувствами поэта, но ничего не выходило - они были как части одного целого. Несмотря ни на что, они не могли жить друг без друга - циничный и грубый Дали, который каждый день старался преподнести сюрприз, и мягкий, с тонкой душевной организацией Лорка, который зачаровывал своими стихами, творчеством и обаянием. У них было много общего - любовь к Испании и своему народу, нелегкие отношения со своим «Я», понимание, что искусство надо поднимать - один из них собирал песни родины, другой же почти в одиночку поднял всемирное искусство, общее для этих друзей понимание, что в мире нет более надежных и верных друзей, чем они. И тем опаснее становились попытки разъединить их - Дали сам иногда попросту не дорожил единственным во всей жизни другом, но потом призрак поэта все равно появлялся в картинах, как напоминание о великой дружбе двух разных, но одиноких в своей нелегкой миссии людей.Так же было и с семьей, Дали, несмотря ни на что, продолжал борьбу против всего мира, его путь был путем наставления нового искусства и установки смысла жизни, но на пути этом возникали, тоже были так и неразрешенные до конца проблемы. В очередной раз появившаяся выходка Дали чуть не разорвала отношения между семьей, в особенности, отцом и художником, который не захотел объяснить ее. Постоянная жизнь вдали друг от друга, разделенные холмом дома, сожаление о прошлой жизни и в принципе даже сейчас понятное нежелание ворошить прошлое постоянно рвали душу и Семье, и художнику. Несмотря на свои картины, которые выставляли отца как тирана и сладострастного мучителя, Сальвадор все-таки с уважением относился к нему и также старался хоть как-то смягчить ущерб - после смерти Лорки он вернулся домой как блудный сын и его приняли, несмотря на недоразумения. К старости, когда из всех близких людей осталась лишь сестра, умершая от рака после смерти художника, он понял, что все кого он выставлял как ненавидимых и порочных людей, как образы порока, греха и нездоровых грез все равно смотрят и ведут по жизни своими образами, советами и примерами. Список литературы1. Лев Самойлович Осповат «Гарсиа Лорка». 2. Сайт Большая энциклопедия об Испании - Все знаменитые испанцы - Сальвадор Дали. 3. Марко ди Капуа. Сальвадор Дали. Жизнь и творчество. Перевод с итальянского, послесловие и научная редакция русского издания: В. Кисунько. М.: АСТ - Астрель. 2005. - 271 с. 4. Журнал «Дружба Народов» 1999, №9 Анна Дали «Сальвадор Дали глазами сестры», с испанского. Перевод Натальи Малиновской. 5. Сайт-страница о Федерико Гарсия Лорке. 6. Ян Гибсон «Безумная жизнь Сальвадора Дали»; перевод Н. Рыбальченко, Т.Михайлова. Консультант - Н. Малиновская. «Арт-Родник», 1998. 7. Журнал «Изобразительное искусство», номер «Сальвадор Дали»; Москва, 1992. 8. «Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим»; перевод Н. Малиновской; Москва, «Сварог и К», 1998. 9. Сальвадор Дали «Дневник одного гения», Перевод с французского - О. Захарова; Москва, «Эксмо-Пресс», 1999. Приложение Репродукции картин Рис. 1 Рис. 2 - Имперский монумент Ребенку-Женщине; 1929 Рис. 3 Рис. 4 - Воспоминания Ребенка-Женщины, 1932 Рис. 5 - Натюрморт (приглашение ко сну), 1926 Рис. 6 - Бесконечная загадка, 1938 Страницы: 1, 2 |
|
© 2007 |
|